Что было, что будет - Элис Хоффман Страница 72

— Ты видел ее волосы? — первое, что спросила Дженни, когда в тот день зашел Уилл. — Прямо тошно смотреть.

Лиза закрывала кухню, а все остальные успели разойтись.

— Где ты была? Все в городе уже видели ее волосы. — Уилл сделал глоток из бутылки с минералкой. — И все знают, что ты спишь с моим братом.

— Это несправедливо. У твоего брата кризис.

— Ах да, потерянная диссертация. Большая важность. Вообще-то я прежде никогда не видел его таким счастливым, Дженни, так что, вполне вероятно, эта его диссертация лишь заменяла ему настоящую жизнь. Теперь у него есть то, о чем он мечтал с тех пор, как мы были детьми. У него есть ты.

— С тех пор, как вы были детьми?

Дженни, довольная, оперлась локтями на стойку и на секунду забыла обо всем — о приличиях, потерянных рукописях, дочерях с крашеными волосами.

— Это ему пришло в голову провести ночь у озера. Ты ведь знала об этом? Он уже тогда сходил по тебе с ума. А у меня уже тогда была эта проклятая аллергия на пчел — я ненавидел вылазки на природу, но не мог позволить ему одержать верх. Все равно в чем. Пусть даже речь шла о тебе.

Что касается Мэтта, он простился с надеждой отыскать диссертацию и в конце концов снова занялся старым деревом. Возможно, он так и не станет магистром, но его жизнь вдруг сделала такой поворот, что он даже не знал, что и думать. Все, что до сих пор было важным, теперь не имело для него почти никакого значения. Теперь он понимал, почему люди просят их ущипнуть, когда хотят убедиться, что не спят. Реальная жизнь могла быть гораздо причудливее, чем любой из его снов, в этом они с Дженни Спарроу пришли к одному мнению. Когда Дженни спала рядом, она видела его сны из прошлого Юнити, каждодневные подробности столетней и даже трехсотлетней давности. А еще ему снилась его работа, сирень и лилии, спутанные лианы древогубца, такого вездесущего, что у некоторых его клиентов это растение занимало целые акры земли, скрывая под собой березы и ели, начинавшие напоминать верблюдов под зеленой попоной. Даже не разглядеть, что там под этим древогубцем. Как и не избавиться от него.

В тот день, когда Мэтт вновь приступил к работе, он, к своему удивлению, обнаружил, что насвистывает без всякой на то причины или, наоборот, по очень весомой причине — он сам точно не знал. Рой в мертвой половине дуба был огромный; пчелы, как ни старайся, все равно будут потревожены, но Мэтт надеялся перенести пчелиное семейство в леса или пристроить его на молочной ферме в Норт-Артуре, чей владелец предоставит пчелам кров в обмен на медовые соты. В Норт-Артуре целые поля занимал красный клевер, а еще там было с полдесятка хозяйств, выращивавших клубнику. Клубнично-клеверный мед — просто объедение. Оставалось надеяться, что пчелы хорошо перенесут переезд на новое место жительства.

Две нижние мертвые ветви были срезаны, и Мэтт начал распиливать первую из них на небольшие бревнышки, чтобы легко их перевезти. В этот день ему полагался помощник: Джимми Эллиот получил предписание отработать на общественные нужды несколько часов. Время шло, но Джимми Эллиот все не появлялся — видимо, у него было что-то другое на уме. Его по-прежнему тянуло к чайной. Однажды ночью, когда он стоял на дороге и швырял в окно гальку, мимо случайно проезжал начальник полиции Робби Хендрикс. Позабыв о том, сколько хлопот он сам доставлял окружающим, когда бы мальчишкой, Хендрикс остановился и влепил Джимми штраф. За нарушение общественного порядка.

— Что с тобой такое? — спросил полицейский, выписывая штраф. Он вычеркнул сумму в двадцать пять долларов и вместо нее написал: «Общественные работы — 10 часов. Обратиться к Мэтту Эйвери». — Ты что, спятил? Разве не знаешь, что стекло бьется?

Ну конечно, Джимми знал это. И если на то пошло, он сам толком не мог объяснить, что с ним такое. Он угодил в любовные силки, хотя от него никак нельзя было ожидать, что он станет жертвой любви. Как бы там ни было, Джимми ни разу не явился в условленный час, чтобы отработать штраф. Из-за этого работа над старым дубом продвигалась медленно. Наверное, если бы Джимми все-таки пришел, у него закружилась бы голова от пчелиного гула или он опасался бы кружащих вокруг пчел, но Мэтт был поглощен только деревом. Он очень любил дубы, впрочем, ему нравились и ароматные фруктовые деревья. Запах персиковой древесины, к примеру, долго оставался на руках дровосека и никак не смывался. Срез яблони был розовым в центре. А у сливы было сердечко внутри ствола: ударишь по нему разок, и все дерево сразу падает.

Мэтт успел получить несколько заказов на бревна от этого старого дуба — миссис Гибсон хотела сделать книжную полку, Энида Фрост попросила подкинуть ей дровишек для вокзальной печки, старый Илай Хатауэй как-то подкатил на своем такси и подобрал деревяшку размером с четвертак, которую собирался, по его словам, всегда носить в кармане, чтобы в случае необходимости можно было дотронуться до дерева — на удачу. Синтия Эллиот остановилась по дороге на работу в чайную и, глядя, как Мэтт нарезает бревна, принялась лить слезы. Синтии недавно исполнилось шестнадцать, но выглядела она совсем ребенком с этими ее косичками и велосипедом, на котором ездила по городу, оплакивая судьбу дерева. Все-таки когда-то она ходила мимо этого дуба в детский садик. Однажды летом в его ветвях запутался ее бумажный змей, и она со страхом смотрела, как брат Джимми вскарабкался на самую вершину, чтобы спасти змея, а она подумала, что он исчезнет в небе. Она забралась на этот дуб в первый раз, когда убежала из дома, и просидела в его ветвях всю ночь, убеждая себя, что никогда в жизни не заговорит с матерью. Но утром, успокоившись, она вернулась домой, хотя собиралась отправиться автостопом в Нью-Йорк или Бостон.

— Я думал, твой брат мне поможет. Не горюй, я, возможно, оставлю часть ствола, и он даст побеги, — сказал Мэтт Синтии, когда отключил пилу, снял очки, наушники и увидел, что она плачет. — Во всяком случае, с одной стороны.

И точно, половина дерева неожиданно покрылась листьями с опозданием на несколько недель, так что дуб действительно не полностью засох. Несколько классов начальной школы явились с экскурсией к старейшему дереву в штате. Ребятишки вырабатывали красивый почерк, практикуясь на письмах к мэру с протестами против уничтожения дуба. В прошлую пятницу весь третий класс водил хороводы вокруг дерева, пока Мэтт работал. Мальчики и девочки, взявшись за руки, хором распевали детскую считалку: «Раз, два, не делай из меня дрова! Три, четыре, пять, хочу цвести опять!»

Другой на его месте полностью бы убрал дерево, несмотря ни на какие мольбы, — разумеется, это было легче всего, — но Мэтт решил, что постарается спасти ту половину, которая еще не засохла. Он работал допоздна, работал по выходным. Жители города привыкли к жужжанию пилы, как привыкли к пчелам, гудевшим на их задних дворах и аллеях. Воздух был желт от опилок, когда Мэтт заметил чью-то знакомую походку. Он снял защитные очки, думая, что они искажают картину, но нет, так все и было: на углу улицы стояла Ребекка Спарроу, в джинсах и ботинках, с рюкзаком на плече.

— Нечего пялиться, — сказала она ему; он действительно пялился, хотя к этой минуте уже понял, что девушка на тротуаре — его родная племянница Стелла.