Мужчины не плачут - Татьяна Корсакова Страница 72

— Это неправда! Мама любила Лику!

— Это ты ее любил, а твоя мать любила тебя. И она решила, что без Лики тебе будет лучше!

— Нет!

— Да! Я ничего не выигрывал от смерти твоей жены и твоей матери! Они обе были нужны мне живыми. Кто-то из них обязательно знал, где ребенок!

— Нет! Нет! Нет! — кулаком, как маленький мальчик, Егор вытер слезы. — Она мне обещала… Они обе мне обещали… Ты врешь! Выкручиваешься, выгораживаешь себя. Это ты их убил!

— Егор, прочти письмо!

— Прочту! Обязательно! Потом… — Он медленно поднес зажигалку к Машиному лицу. — Что-то холодно, тебе не кажется?..

Все произошло за считаные мгновения, которые показались Серебряному вечностью. Медлить было нельзя, он рванулся вперед. Но его опередили…

Тайсон, полуживой, истекающий кровью, мертвой хваткой вцепился в ногу Егора.

Вот он — фактор внезапности.

Егор вскрикнул, удивленно посмотрел на пса, терзающего его ногу.

— Что за?..

Серебряному хватило времени. Тай подарил ему недостающие мгновения…

Удар пришелся Егору в челюсть. Что-то хрустнуло. Егор взвыл. Зажигалка упала на пол, в лужицу бензина…

Это был неравный бой: двое на одного. Но Серебряного не мучили угрызения совести, он защищал свою женщину.

Егор плашмя упал на пол. Тай пополз следом, оставляя на паркете кровавый след. Он защищал свою хозяйку…

Они воевали, а женщина, из-за которой лилась кровь, с безучастным лицом сидела в кресле. Она даже не была свидетелем их боя… она находилась где-то далеко…

— Все, Тай! Хватит! — Серебряный попытался оттащить пса от неподвижно лежащего тела. — Отпусти его, Тайсон!

Пес посмотрел на него умными, человечьими глазами и, не разжимая челюсти, тихо рыкнул.

Он так и умер со сжатыми челюстями, не выпуская врага. Хороший пес…

Серебряный погладил мертвого Тайсона по голове, отдавая дань уважения погибшему в бою партнеру, подошел к Маше.

— Маша!

Она не отвечала, смотрела сквозь него.

— Маша! — Серебряный встряхнул ее за плечи.

За спиной послышался шорох…

Он слишком поздно вспомнил про зажигалку и про то, что Егор в прошлом тоже был гладиатором, а гладиаторы никогда не сдаются…

Язычок пламени лизнул бензиновую лужу. Огненные ручейки вскарабкались по одежде Егора, побежали к Машиным ногам. Пропитанная бензином юбка вспыхнула мгновенно. Огонь и боль вывели Машу из ступора. Она закричала…

Серебряный бросился сбивать пламя, сначала голыми руками, потом своим пиджаком. Подхватил Машу на руки, вынес на улицу. За спиной уже набирало силу пламя. Высохший за лето дом занялся мгновенно.

Поливочный шланг лежал на газоне. Только бы была вода!

Серебряный крутанул вентиль, в трубах загудело, из шланга вырвалась струя…

Маша ничком лежала на газоне, от обгорелых лохмотьев, в которые превратилась ее одежда, шел пар.

— Маша? — Серебряный посмотрел на ее обожженные ноги. Ожоги поверхностные. Все заживет, даже следов не останется. Его собственные руки тоже ныли. Серебряный рассеянно глянул на покрытые волдырями ладони. Это тоже ерунда.

— Машенька!

Она была в сознании, смотрела на него своими ярко-зелеными глазами и силилась что-то сказать.

— Тай? — догадался Серебряный.

Она молча кивнула.

— Я попробую…

У него ничего не вышло. Из распахнутой двери вырывались языки пламени.

— Девочка, — он обнял Машу обгоревшими руками. — Он уже был мертв. Ему уже не больно.

— И Ваньке уже не больно… — По ее лицу катились слезы…

Бедная девочка…

А он обещал вернуть ей сына…

Обещал и не сдержал обещания…

* * *

Прошел месяц. Их раны зажили. Физические. А что делать с ранами душевными, Серебряный не знал. Он забрал Машу к себе, он не отходил от нее ни на шаг: лечил, кормил, как маленькую, с ложечки, разговаривал с ней, уговаривал…

А она молчала, покорно терпела неумелые проявления его любви и молчала.

Днем молчала, а ночами заходилась криком: звала сына, звала Лику и никогда не звала его…

Его жизнь превратилась в ад. Из-за чувства вины, из-за страха за Машу он не мог ни есть, ни спать, ни работать. Ему тоже снилась Лика, почти каждую ночь. Лика сердилась. Он никогда не видел ее такой сердитой. Она что-то говорила ему, но, когда наступало утро, Серебряный помнил только одно — имя.

Элеонора…

Он знал, почему не может успокоиться Лика. Он знал, почему молчит Маша.

Тело мальчика так и не нашли.

Серебряный поставил на уши всю полицию. Люди Щирого каждый день прочесывали Москву.

Ничего. Никаких следов.

Душа Лики не успокоится…

Маша будет продолжать молчать…

А его будут мучить кошмары…

Есть еще работа, которую он забросил на целый месяц. Есть дела, которые требуют его личного присутствия. И есть Маша, которую страшно оставлять одну…

На помощь пришла Аннушка. Он сидел за рабочим столом и тупо выводил в ежедневнике одно-единственное слово — «Элеонора».

Лика хотела, чтобы он встретился с Элеонорой. Сегодня утром он наконец понял это.

— Иван Матвеевич, — Аннушка неодобрительно покосилась на доверху заполненную окурками пепельницу, которую вымыла всего пару часов назад, — я тут подумала, хотите, я побуду с Машей, пока вы на работе? Я же вижу, что вы волнуетесь.

— Присядь, Анна. — Он закурил очередную сигарету.

Аннушка послушно села, сложила пухлые руки на коленях.

— Мне нужно поговорить с кем-нибудь… — Серебряный запнулся. Все это попахивало чертовщиной: и его «вещие» сны, и редкое имя Элеонора. В его окружении не было ни одной женщины с таким именем. Но сейчас он готов был поверить во что угодно, только бы найти мальчика…

— Я слушаю вас, Иван Матвеевич, — сказала Аннушка очень серьезно.

— Может, мой вопрос покажется тебе странным. — Серебряный глубоко затянулся сигаретой. — Скажи, имя Элеонора тебе ни о чем не говорит? Ну, может, Маша при тебе упоминала о женщине с таким именем?

Аннушка отреагировала на его вопрос неожиданно бурно: сначала побледнела, потом пошла красными пятнами, а потом разрыдалась.

Серебряный растерянно смотрел на плачущую секретаршу и не знал, что делать.

— Это моя вина, — всхлипнула Аннушка. — Это я потащила Машу к той женщине.

— К какой женщине? Анна, прекрати немедленно реветь!