Изменницы - Элизабет Фримантл Страница 71

Глядя на него, я почему-то вспомнила Стоукса – наверное, потому, что он такой же здоровяк и тоже был очень привязан к жене.

– Есть у нее слуга или кто-то, кто заботится о ней? Есть ли у вас дети, дочери?

В ответ он кивнул:

– Сейчас с ней наша старшая.

– Тогда не сомневаюсь, вашей жене хотелось бы, чтобы вы выполняли свой долг перед королевой. Наверное, она еще больше расстроится, если узнает, что из-за нее вы пренебрегаете своими обязанностями.

– Наверное, вы правы, миледи. Извините, что так расклеился.

– Вам не в чем извиняться, Киз. Желаю вашей жене скорейшего выздоровления! – Я чувствовала себя лицемеркой; в конце концов, то, что я говорю, – всего лишь банальность.

Спустившись во двор, я протянула пажу кошелек с монетами и велела сходить к аптекарю за несколькими лекарствами, которые я ему назвала, а также купить деликатесов и сладостей; все покупки я приказала доставить жене Киза на дом. Горе великана тронуло меня до глубины души: он так похож на моего отчима, и я невольно вспомнила милую Maman, по которой Стоукс по-прежнему горюет. Maman нет уже целый год; весь год я провела при дворе. Я запрещала себе думать о ней, потому что боялась, что совсем расклеюсь и расплачусь, как Киз.

Я вернулась в приемный зал; Юнона и Кэтрин играли гаммы под руководством сидящего рядом учителя пения. Обычно уроки проходят не в таком публичном месте, но кабинет заняла королева с советниками, из-за того что зал совета сейчас украшают. Левина с кистью в руке всматривалась в лицо Леттис; та сидела на скамеечке в оконной нише, где по утрам больше всего света. Сегодня Левина привела с собой во дворец мальчика-помощника; тот то и дело косился на Кэтрин, как будто никогда не видел такой красавицы – возможно, так оно и есть. Всю жизнь я наблюдаю, как мальчики и юноши именно с таким выражением смотрят на мою сестру; забавно видеть, какой у него сразу сделался влюбленный вид. Правда, она его не замечала, он для нее как невидимка, несмотря на его кудри цвета воронова крыла и ясные глаза. А я, в свою очередь, словно невидимка для него, несмотря на то что Левина поспешила представить мне своего ученика. Он почтительно снял берет, но смотрел не на меня, а на мою сестру.

Поскольку все сегодня нарядились по случаю введения Дадли в должность, Левина наносила последние штрихи на серию миниатюр, заказанных королевой. Королева в последнее время, как ни странно, была приветлива с нами, с сестрами Грей. После позавчерашнего разговора она попросила, чтобы мы с сестрой чаще составляли ей компанию, когда она ест в своем кабинете; от меня ждали остроумных ответов, способных ее развлечь. Она даже велела мне сопровождать ее на верховых прогулках; Дадли специально для этой цели подобрал мне подходящего пони. Лебедь – как раз такое послушное животное, на котором можно учить кататься детей; с ним без труда управлялась даже я. В милости королевы есть свои преимущества: те, кто любил поиздеваться надо мной забавы ради, уже поняли, что в их интересах относиться ко мне хорошо, во всяком случае на публике. Однако королевская милость вызывала в некоторых и ревность, к которой я не привыкла, в отличие от Кэтрин.

Я устроилась неподалеку, не в силах избавиться от образа Киза, который с трудом подавлял горе. Настоящий великан, которому поручена безопасность всех, кто обитал в стенах дворца, настолько добр, что казался здесь, где мягкость и душевность ценятся невысоко, неуместным! Мне подумалось, что мы с ним родственные души, хотя, наверное, у меня просто разыгралась фантазия. Возможно, он тоже предпочел бы вести простую, тихую жизнь с любимой женой вдали от королевского двора. Я достала письмо от Пегги, которое перечитывала уже не в первый раз. Левина ловко смешивала в пустой раковине ярко-голубую краску; пахло смолой и мелом. Время от времени она обращалась к ученику:

– Пожалуйста, переставь мольберт на шаг ближе к окну; передай мне лист золота; добавь немного кадмия к смоле.

Мальчик заметил, что я наблюдаю за ним, и я опустила глаза к письму Пегги. «На крещение меня привели в церковь, – писала она. – Малыш здоров и хорошо ест у кормилицы». Но пожаловалась, что ее муж молчалив и она жалеет, что рядом нет меня, потому что иногда не знает, как вести себя с ним: то ли окружить его заботой, то ли оставить в покое. Ей никак не удавалось ему угодить, по крайней мере, ей так казалось – бедная Пегги! Я тоже скучала по ней и надеялась, что вскоре она вернется ко двору, что ее не заставят жить в глуши с мужем. Мне было интересно, изменило ли ее материнство. Мне сделалось грустно: я никогда не узнаю, что значит родить ребенка, положить начало новой жизни. Но вскоре я перестала жалеть себя и живо представила, как в один прекрасный день стану теткой многочисленным племянникам и племянницам, которых, несомненно, произведет на свет моя сестра.

Желтые неразлучники королевы щебетали в клетке у окна. Мне казалось, что им должно быть тяжело видеть небо над рекой, которого они лишены. Вчера в сумерках я наблюдала за тем, как над берегом летала стая скворцов. Птицы походили на большую темную тучу и находились в постоянном движении. Они образовывали одну фигуру за другой, действуя очень слаженно. Глядя на них, я пыталась представить, что чувствуешь, когда паришь в потоке воздуха, раскинув крылья. Сегодня, декабрьским утром, небо затянули облака, по Темзе против течения плыли небольшие суда. Может быть, скоро пойдет снег и начнутся зимние забавы: игра в снежки, «снежные ангелы», лица разрумянятся от мороза. Но потом начнется слякоть, промокшие подолы платьев будут липнуть к ногам, люди будут жаловаться на обмороженные руки и ноги.

– Мышка! Мэри, ты что, спишь? – прервал мои мысли голос сестры. Она коснулась моего плеча, и я вернулась в действительность. – Ты не сыграешь с нами на спинете?

– А как же портреты?

– Вы мне пока не нужны, – заверила Левина.

Принесли несколько пухлых подушек; их положили друг на друга на табуретку перед инструментом. Я с трудом балансировала на этом сооружении – но без подушек мне не дотянуться до клавиш. Заметила, что ученик Левины с улыбкой наблюдает за мной. Вид у него такой, словно готов расхохотаться, если бы не такое общество. Наверное, он считает меня кем-то вроде ученой обезьянки. Девушки столпились вокруг меня, закрыв от его взгляда.

– Что сыграть? – спросила я, занося руки над клавишами. – «Бедную птичку»?

– Не надо, она слишком мрачная, – возразила Юнона.

– Может быть, «Старуху»? – предложила Леттис.

– Да! – одобрила Юнона. – Поем по очереди.

Я начала играть, и Кэтрин запела:

– «Старуха жила под горою у нас…»

Остальные подпевали:

– «Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля…»

– «И коли жива, то живет и сейчас…»

– «Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля».

– «Веселый парнишка там ехал верхом…»

В зал вошел Гарри Герберт. Увидев нас, он замедлил шаг; мне кажется, в его зеленых глазах мелькнула тоска по моей сестре. Пожалуй, я понимаю его. Теперь, когда мы явно пользуемся благосклонностью королевы, Пембрук, скорее всего, пожалел о том, что поспешил аннулировать брак его сына и Кэтрин. А я не могла забыть пощечину, которую влепил ей этот зверь. Это было шесть лет назад, а я помню красную отметину на щеке Кэтрин отчетливо, словно все произошло вчера. Она заслуживает лучшего, а не грубияна свекра. Я заиграла быстрее, так, что пальцы заныли. Девушки путали слова, и все расхохотались.