Великолепный век Сулеймана и Хюррем-Султан - П. Дж. Паркер Страница 71

Послышалось шипение; рядом с ними в мокрую землю вонзались зажженные стрелы.

Давуд снова задрал голову и увидел солдат, стоящих на крепостных стенах. Они обстреливали их. Султан и ичоглан прижимались к стенам траншей и упорно шли вперед. Давуд опирался одной рукой о стену, а другой поддерживал хромающего Сулеймана. Выбравшись на поле, они из последних сил побежали к лагерю. У них за спинами в землю с чавканьем вонзались стрелы.

Не выпуская друг друга, они ковыляли по полю, стараясь как можно скорее уйти с открытого места. Больная нога Сулеймана совсем онемела; Давуд догадывался, что султан терпит неимоверную боль. Они с трудом добрались до рощи, и там наконец смогли замедлить шаг.

Давуд заботливо поддерживал султана, помогая ему вскарабкаться на склон холма и идти между еще горящими шатрами.

Вокруг беспорядочно бегали янычары; они помогали раненым товарищам и искали лазутчиков из Вены, которые еще могли где-то прятаться.

Увидев султана и Давуда, великий визирь не смог сдержать изумления. Давуд заметил, что в глазах Ибрагима сверкнул гнев, который, впрочем, быстро сменился деланой заботливостью.

Ибрагим рысцой подбежал к султану и принял его у ичоглана.

— Господин! Друг мой! Как я волновался за тебя! Я перебил всех наемных убийц у входа в подкоп, но, когда отважился пойти за тобой, стены подкопа начали рушиться. Слава Аллаху и его пророку, ты жив, — говорил он, усаживая султана на поваленное дерево.

Давуд стоял в одиночестве. Он сразу понял, что великий визирь притворяется, как понял и то, что султан охотно верит в разыгрываемый перед ним спектакль. Он заметил, что зеленый кафтан человека, которого султан считал своим другом, весь испачкан грязью и кровью. Они сидели бок о бок; великий визирь крепко прижимал к себе султана. Кровь, грязь и продолжающийся дождь пропитали одежду обоих.

— Дариуш! — вдруг окликнул его чей-то слабый голос в нескольких шагах.

Давуд обернулся на зов. Между ним и поваленным деревом, на котором сидели султан и великий визирь, лежал раненый янычар.

— Халим? — ахнул Давуд.

Он бросился к солдату и упал рядом с ним на колени.

Халим превратился в красивого молодого человека; наверное, он хорошо дрался. Не веря своим глазам, смотрел Давуд на давнего товарища, вспоминая их первую встречу в огромной подземной пещере под улицами Стамбула. Теперь Халим беспомощно скрючился на земле. Ему отрубили руку; из вспоротого живота вывалились кишки. Давуд понял: скоро Халим умрет.

Сулейман изумленно наблюдал, как Давуд опускается на колени перед раненым янычаром. Несмотря на шум, он навострил слух, стараясь расслышать, о чем они говорят.

— Халим, мой милый друг, — прошептал Давуд, заботливо обнимая умирающего. — Прости меня! Тогда… в тот день… я сам ничего не понимал. Я не знал, что со мной творится, не разбирался в своих чувствах. Пожалуйста, прости меня и тот мой поступок.

Умирающий улыбнулся и, с трудом дотянувшись, погладил прядь волос на виске Давуда. Тело его дернулось, он захрипел. На губах выступила пена. Сулейман продолжал наблюдать и внимательно прислушиваться. Он оглядывал лагерь и повсюду видел следы резни, свидетелем которой он стал этой ночью.

Давуд обнял молодого человека:

— Халим, спасибо, что был со мной на моем пути. Без тебя я бы не понял, чего я желаю на самом деле.

Жизнь постепенно покидала Халима. С огромным трудом он прошептал:

— Спасибо тебе. Я тоже ценил то недолгое время, что мы провели вместе, мой милый друг Дариуш. — С этими словами он ушел из нашего мира и попал в объятия Аллаха.

Голова у Сулеймана закружилась.

Дариуш?!

Он был растерян и словно перенесся назад во времени.

«Дариуш, любимый…» — шептала Хюррем в лихорадке.

«У меня есть любимая, мой султан… — говорил ему Давуд, — девушка, которую я люблю с самого детства… Она красивее, чем солнце, которое восходит над Золотым Рогом; ее струящиеся рыжие волосы ярче пламени страсти; кожа ее бела как алебастр и безупречна, как чистейший карпатский мрамор».

Сулейман в ужасе закрыл глаза.

«Ты нашел свою любимую, Давуд?»

«Да, господин».

— Дариуш! — прошептал Сулейман себе под нос. На смену замешательству пришел гнев. Оказывается, его приближенный, его ичоглан пытался использовать его в своих низменных целях! Он замыслил украсть ту, что делала сносным его главное в жизни завоевание!

Великий визирь изумленно обернулся к султану; в глазах у того полыхал гнев. Ибрагим проследил за пламенным взглядом Сулеймана. Султан неотрывно смотрел на Давуда, который оплакивал мертвого янычара, лежащего у него на руках. С едва заметной улыбкой великий визирь прошептал:

— Господин, говорят, любовь и ненависть — две стороны одной монеты. Один может любить другого всю жизнь, но, если взаимное доверие нарушено, любовь переходит в страстную ненависть, которая пылает так же ярко, как и предшествующая любовь.

Сулейман припал к плечу Ибрагима:

— Ибрагим, хорошо, что хоть тебе я всегда могу доверять. — С этими словами султан снова повернулся к ичоглану, охваченный яростью при мысли о таком коварном обмане.

Губы Ибрагима расплылись в радостной улыбке.