Блеск и коварство Медичи - Элизабет Лоупас Страница 70

— Это все, что ты видел? Твой дом?

— Нет, не все, — он смолк. Интересно, мечтает ли он об Изабелле и о том, как он отомстит великому герцогу за ее смерть? Потом он с нежностью спросил: — А ты что видишь, тароу-ки?

— Что это значит? — спросила Кьяра. Он произнес это слово так, будто оно означало что-то вроде ласкового прозвища домашнего питомца.

— Ничего особенного. Не думай об этом. Расскажи мне лучше о своих видениях.

— Не помню, — соврала она. — Просто вижу сны. Иногда мне снится то, о чем мечтаю, а иногда — то, чего я больше всего боюсь.

Несмотря на дружелюбный настрой Руана и ласковые прозвища из его уст, она бы скорее умерла, нежели рассказала ему все начистоту. К тому же, если соннодольче показывал самые желанные вещи, то больше всего ей хотелось увидеть себя с ясной головой и с философским камнем в руках.

Он не стал настаивать. Неужели он догадался о ее маленькой лжи?

— Интересно, какие видения посещают великого герцога? — очень тихо сказал Руан. — Он очень сильно изменился за те одиннадцать лет, что я его знаю. Да, он всегда был мрачен и меланхоличен, склонен запираться в своей лаборатории. Но он никогда не был жестоким человеком. Я бы никогда не подумал, что он может совершить убийство беспомощных женщин, убийство собственной сестры и кузины.

Кого он имел в виду, когда говорил о беспомощных женщинах? Наверняка он знает о повитухе и музыкантше.

— А ты не знаешь, когда он начал… ну, я имею в виду, принимать эти капли?

— Не уверен, но, думаю, с момента своей женитьбы. Примерно в это же время он сделал Бьянку Капелло своей любовницей и, наверное, опасался, что императорские агенты могут отравить его за то бесчестье, на которое он обрек сестру императора, свою супругу. Тот алхимик, что создал эту жидкость, по-видимому, сбежал в Австрию. Поэтому у великого герцога могли появиться основания бояться именно этого вещества.

— Могу себе представить… За одиннадцать лет эта жидкость могла и вправду свести его с ума. Как ты думаешь, что он видит в своих снах?

— Не знаю. Подозреваю, что он видит философский камень и всю ту власть, которую он ему принесет. А может быть, ему снится, будто его родители воскресли из мертвых и просят у него прощения за то, что любили его братьев и сестру больше, чем его самого. Словом, весь мир выражает ему почет и уважение…

— Мы должны остановиться. Не стоит привыкать к ядам, если есть опасность, что эти капли подействуют на нас таким же образом.

Он посмотрел на Кьяру. В его взгляде читалась твердая решимость.

— Я не остановлюсь, — сказал он. — Не остановлюсь, пока не верну Милинталл Хаус и Уил Лоур. Я должен их вернуть в реальной жизни, а не только во снах.

Остановится ли она сама? Откажется ли она от того могущественного Руана, который приходит к ней и захватывает все ее существо после одной-единственной капли сонно- дольче, упавшей на ее запястье?

— Кроме того, — добавил он, — у нас появилась отличная возможность развить сопротивляемость яду. Великий герцог…

Шелест платьев и глухой ропот пронеслись по залу, как будто все собравшиеся разом обернулись и зашептали. Так оно и было. Кьяра отступила в сторону, чтобы посмотреть, что там такое произошло, а Руан, не прикасаясь к ней, вытянул руку вперед, словно пытаясь ее защитить.

Посреди двойного дверного проема стояла Бьянка Капел- ло. Она была одна. Ее голова была слегка запрокинута, словно под тяжестью волос, заплетенных в косы и заколотых булавками, мерцающих золотой пылью и драгоценными камнями. На ней было платье из оранжево-алого сатина, обильно расшитое золотом.

Великий герцог посмотрел на нее. Его лицо побагровело от злости, а черная тень вокруг него сделалась еще плотнее и гуще. Великая герцогиня сидела неподвижно с каменным выражением лица.

Бьянка двинулась прямиком к ним.

С десяток людей одновременно произнесли ее имя, так что слово Бьянка, Бьянка, Бьянка глухим шепотом разнеслось по всему залу, подобно языкам пламени. Она нарочито медленно направилась через весь зал, упиваясь всеобщим вниманием устремленных на нее взглядов. Сама же она неотрывно смотрела в глаза великому герцогу, не обращая ни малейшего внимания на великую герцогиню. Среди всех собравшихся здесь людей ее интересовал только ее любовник.

Отец ее ребенка.

По крайней мере, так она утверждала.

Мужчины и женщины расступились, пропуская ее. Никто не поклонился ей, никто не сделал реверанс. Казалось, прошло несколько часов, пока Бьянка наконец-таки дошла до помоста, где сидел великий герцог со своей супругой, и сама присела в глубоком реверансе. Это был самый глубокий и совершенный реверанс из когда-либо виденных Кьярой. Такой грациозный поклон был не под силу великой герцогине с ее больной и безнадежно кривой спиной, сколько стальных корсетов и набивных платьев она бы ни надела.

Кьяра увидела, как губы великого герцога шевельнулись, хотя и не услышала, что именно он сказал Бьянке. Однако одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы понять, что никакая женщина не пожелала бы это услышать.

Повисло неловкое молчание. Все внезапно затихли в ожидании того, что же она ответит.

— Я полагала, ваша светлость, — она говорила громко и с напором, — что вы будете рады видеть мать вашего сына на празднике Богоявления.

Тишина стала еще пронзительнее. Затем великий герцог медленно поднялся с трона, и его черная тень поднялась вместе с ним, окутав его с головы до ног, словно вторая мантия.

— Насколько мне известно, вы не получали распоряжения присутствовать на нашем празднике, — сказал он.

Любой другой уполз бы в испуге, но Бьянка Капелло, нужно отдать ей должное, осталась стоять на месте. К своему удивлению, Кьяра почувствовала, как Руан берет ее за руку, его пальцы проскальзывают между ее пальцами, и его ладонь ложится в ее ладонь. Она почувствовала, что он будто готовится отвести ее в безопасное место. Неужели он боится, что великий герцог готов совершить сейчас нечто ужасное?

— Так ли уж неуместно, — не сдавалась Бьянка Капелло, — мое желание присоединиться к всеобщему празднику. Я уже давно готова для очистительной молитвы ^[80], но пышная церемония, обещанная вами, так и не была устроена.

Вздохи и шепоты стали лихорадочными. Пот — или это были слезы? — проложили полосы в свинцовых белилах на лице Бьянки и киновари, которой она рисовала полумесяцы на своих щеках. Как бы ни любила, как бы ни восхищалась Кьяра великой герцогиней, она невольно прониклась жалостью к любовнице великого герцога. Что чувствовала Бьянка Капелло, сидя в одиночестве на своей новой вилле в Пратолино с чужим ребенком, зная, что ее служанки убиты, а любовник устраивает ослепительные празднества с масками, танцами и увеселениями, о которых потом будет говорить вся Европа? Праздник, на который ее намеренно не пригласили.