Сиротка. Расплата за прошлое - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 70

Берег Перибонки, пятница, 2 августа 1946 года

Киона стояла на коленях возле того места, где Тошан вот уже несколько лет подряд летом или в начале осени разводил по вечерам большой костер. Наклонившись вперед, девочка смотрела перед собой невидящим взглядом, на ее лице застыла гримаса скорби. Накануне весь день моросил дождь.

— Нет, нет, нет… — стонала она.

Медленными, почти торжественными движениями она взяла влажный пепел в ладонь и намазала им щеки, лоб и подбородок. После этого она принялась петь низким монотонным голосом на языке монтанье.

— Да что с ней такое? — недоумевала Мадлен, наблюдая за Кионой из окна. — Акали, присмотри за Констаном, не отходи от него ни на секунду.

Индианка бросилась на террасу, сбежала по ступенькам крыльца, приблизилась к Кионе и подняла ее, схватив за талию.

— Малышка, ты пугаешь меня своим пением! И во что ты себя превратила? Да ты плачешь! Почему? Киона, ответь мне!

— Шоган умер. Твой брат отправился в страну вечного сна. Ты больше никогда его не увидишь, Мадлен. Болезнь забрала нашего славного Шогана, такого сильного и храброго!

— Как? О чем ты говоришь? Мой брат! О нет, нет, только не Шоган!

Киона рыдала. Ей казалось, что она одного за другим теряет членов своей семьи монтанье. Сначала ее мать Тала, теперь Шоган.

— Знаешь, Мадлен, я очень его любила. Когда мне исполнилось десять лет, он подарил мне мокасины из лосиной кожи, украшенные ракушками. И за тебя я печалюсь тоже, потому что ты любила его еще больше.

Молодая индианка обняла Киону изо всех сил, устремив взгляд в небо. Она не ставила под сомнение утверждения девочки.

— Когда? — пробормотала она. — Когда это случилось?

— Я не знаю, но его больше нет здесь, на нашей земле. Я гуляла по тропинке возле реки и ощутила, словно взмах крыльев, чье-то ласковое прикосновение. И я все поняла. Ветер повторял мне: «Дух бесстрашного Шогана улетел…»

Не в силах сдержать свое горе, Мадлен заплакала. Это объясняло затянувшееся отсутствие Тошана.

— Мы должны молиться, Киона, молиться Господу нашему Иисусу, который открывает свое сердце и защищает всех людей на земле, индейцев и белых, — с трудом выговорила она.

— Если хочешь, молись. А у меня нет такого желания. Возможно, Шарлотта тоже умрет, как и ее малышка Адель. Боги жестоки. Маниту и Иисусу не жаль ни нас, ни детей, ни совсем маленьких крох.

— Не говори таких вещей! — упрекнула ее Мадлен. — Констан выздоровел. Адель тоже наверняка стало лучше.

Киона разгневанно отстранилась. Она собиралась убежать, когда на лужайке неожиданно появился Мукки.

— Папа возвращается с Одиной и Шарлоттой. Я заметил их среди деревьев на склоне, там, с восточной стороны. Пойдем-ка встретим их.

— А Адель? — встревожилась Мадлен. — Ты видел малышку?

— Нет, они еще слишком далеко. Я знаю, что Шарлотта сидит верхом на Фебусе и они двигаются очень медленно. Киона, ты идешь? Побежим им навстречу! Но что у тебя с лицом?

Мукки только сейчас заметил, как напряжены девочка и индианка. Переводя взгляд с одной на другую, он не решался их расспрашивать.

— Шоган умер, — повторила Киона. — Я оплакивала его. Поэтому намазала пеплом лицо. Мне так грустно!

Растерянный, Мукки хранил молчание. Он обратил внимание на то, что Тошан, бабушка Одина и Шарлотта казались подавленными и удрученными. Теперь этому было объяснение.

— Ну что ж, — сказал он, — пойдем все-таки к ним, узнаем, какие там новости.

— Нет, я не пойду! — вспылила девочка. — Все, хватит! Я сбежала из Валь-Жальбера, чтобы обрести покой, перестать бояться, но даже здесь несчастье настигло нас. Я хочу видеть Мин, мою дорогую Мин. Она одна может меня утешить.

С этими словами Киона бросилась по тропинке, ведущей к реке, в противоположном от леса направлении. Мукки собрался было побежать за ней, но Мадлен его удержала.

— Пусть успокоится. Дай мне руку, дитя, я пойду с тобой. Она с большой нежностью произнесла слово «дитя», что на самом деле означало индейское имя подростка.

— Думаешь, твой брат и вправду умер?

— Разве Киона когда-нибудь ошибалась? Нет, никогда.

Квебек, тот же день

Эрмин смаковала китайский чай, сидя на террасе отеля «Шато Фронтенак». Воды озера Сен-Лоран сверкали на солнце в этот теплый летний день. Она любовалась изящной чашкой из белого фарфора, украшенной голубыми узорами, думая о том, что у ее матери до пожара в Валь-Жальбере был не менее красивый чайный сервиз.

— О чем вы думаете, дорогая мадам? — спросил ее Родольф Метцнер.

— Все о том же — о милых сердцу вещах, которые уничтожил огонь.

Ее голос дрогнул. Она не могла вспоминать свой родной поселок-призрак без замирания сердца и смутной ностальгии.

— Надеюсь, когда-нибудь вы побываете в наших краях, в Лак-Сен-Жане, — добавила она. — Валь-Жальбер — это поистине удивительное место, бывший рабочий поселок, ныне опустевший. Особенно пусто там зимой, когда снег изолирует нас от внешнего мира. И тогда возникает ощущение, что находишься на краю света. Там столько заброшенных домов, а еще — большой магазин сейчас закрытый, который раньше также предоставлял услуги отеля и ресторана. Мне не терпится туда вернуться! Сегодня вечером я в последний раз пою в Капитолии. Наконец-то!

Швейцарец устремил печальный взгляд на бескрайний гори зонт, не замечая ни извилистых берегов Орлеанского острова, ни летающих с криками чаек. Тем не менее он с жадностью вдохнул свежий воздух, поднимающийся от воды.

— Мое общество вам в тягость? — встревожился он.

— О нет, что вы! Благодаря вам время пролетело быстрее, и я заново открыла для себя Квебек, хотя думала, что хорошо знаю его.

— Я сохраню в памяти эти волшебные дни, — заверил он. — Вам нравится пирожное? Я могу заказать другое, если это вам не по вкусу.

— Этот кофейный эклер очень вкусный, но я не голодна. Я до сих пор чувствую себя неловко, и вы прекрасно знаете почему.

Эрмин грустно улыбнулась. На ней было темно-синее шифоновое платье в белый горошек. Жемчужное ожерелье подчеркивало прелесть ее перламутровой кожи. С собранными в пучок белокурыми волосами и черными очками, скрывающими ее лазурные глаза, она привлекала взгляды других посетителей.

— Вами любуются, — заметил Родольф Метцнер. — Вас принимают за кинозвезду. И вы скоро ею станете, после этих съемок в Голливуде.

— Не говорите глупостей и перестаньте мне льстить. Я вам говорила, что мне до сих пор не по себе из-за квартиры на улице Сент-Анн. Вы купили ее за баснословную сумму, полагаю, из чистого великодушия. Моя мать будет рада, но меня это смущает.

— Почему бы мне не поиграть в благотворительность? — с мечтательной улыбкой ответил он. — Зачем лишать себя удовольствия тратить деньги?