Противоречие по сути - Мария Голованивская Страница 7

– А вы чем занимаетесь? – спросил меня сосед, – наверное..

Я не дал ему высказать предположения.

– Ихтиолог, – быстро проговорил я, – любуюсь миром океанических глубин.

7

Конечно же, в начале начал – гуппи и меченосцы, облаченные, словно в пеньюар, золотые рыбки с розовыми – с детское блюдечко – глазами, и только потом морские миноги, паразитирующие, присасывающиеся к жертве и раздирающие языком, утыканным зубами, ее плоть в клочья, наслаждающиеся вкусом и запахом свежей крови (хотя запахом – нет) и беспомощными конвульсиями, только потом акулы со злоглядящими желтыми глазами и сам Мировой океан, где каждое движение беззвучно, где нет криков, охов и стенаний, где нет вообще никакого звука, связанного со всяким наземным проявлением жизни, или скаты, парящие, словно орлы – Milobatis aquila, или рыбы-мотыльки, ничем не отличающиеся от своих сухопутных братьев – зеркальное отражение, зазеркальный мир, воспроизводящий почти в точности мир воздушный, только "летать" заменяется на "плавать", со всеми вытекающими отсюда последствиями, фантастическая симметрия, шутка Создателя, исполненная глубокого смысла – жизнь выше стихии, какой бы яростной она ни казалась, – или клювокрылые… Я помню, в детстве был потрясен, когда узнал, что моль питается шелком и шерстью, я не мог вообразить, как это кто-то съел плед или одежду в шкафу, воображение будоражили также и комары, такие маленькие и ничтожные, но обязательно охотящиеся за человеком, эдакие глупыши, не понимающие, что пока они кружат, присаживаются, топчутся, медленно опускают хоботок в пору, воткнув хоботок, несколько раз обязательно подергав его туда-сюда, прилаживаются, пьют, наполняя свое плоское и сухое брюшко, как мехи, рубиновой влагой, за ними наблюдают два огромных человеческих глаза, а гигантская ладонь в любой момент готова прервать их полный самолюбования ритуал. Но все эти "чудаки" жили здесь же – и собирающие нектар, и изрыгающие шелковую нить, их можно было увидеть, потрогать, в отличие от извечных подводных молчунов, живущих в своем немыслимом, скрытом от глаз мире, в который обычному двуногому и бескрылому, снабженному парой легких, заказан вход, только фотографии в книгах и мечты, которые, как выяснилось впоследствии, куда беднее реальности, столь же реальной, как и всякая безумная фантазия. Я покупал, обменивал, впоследствии, когда начались первые экспедиции, привозил, я был обладателем и венесуэльской моенкаузии бриллиантовой, очаровывающей своим изяществом и мерцающим блеском, и парагвайской филомены с красной верхней оболочкой глаза и умопомрачительной золотой, переходящей в черную полосой в основании хвостового плавника, и сплющенной тернеции. У меня перебывали и тетры красноголовые, и фонарик, описанный Штейндахнером еще в 1883 году, и неонки зеленые, и кровавые тетры, агрессивные и раздражительные, видимо, поэтому и не живущие долго в искусственной среде, самые несусветные виды населяли мой домашний…

– Бабочки?

– Нет, рыбы.

Сосед, обрадовавшись тому, что, кажется, наконец, выбрана тема для разговора, развернулся ко мне.

– Постойте, у вас наверняка большая коллекция, знаете, у моего правнука тоже есть…

Звук моего голоса изумил меня. Треснутый, сплющенный, глухой, словно со дна наполовину разбитого глиняного сосуда. Сухой звук. Не мой. Чтобы удостовериться, я решил сказать еще что-нибудь.

– И он сам ухаживает за ними?

– Ну нет, конечно, он, как мальчик, скорее балуется, хватает руками…

Да, это не мой голос. Я попробовал прокашляться. Не получилось. Все слишком сухо. Для кашля нужна хотя бы капля влаги. Мне даже показалось, что у меня в горле песок, желтый раскаленный песок, я хотел проглотить его, смыть слюной, но слюны не было. "Пустыня, – мелькнуло у меня в голове, – пустыня, утыканная верблюжьими колючками". Я поймал на себе водянистый взгляд Мишель. Они все боятся инфекции. Эта мысль сменила предыдущую о пустыне. Они боятся заразиться – и старик, и эта Мишель, ему умирать, ей рожать. Мальчик съел апельсин и уснул, обхватив своими ручонками толстую, как слоновий хобот, руку отца. Мальвина читает. Что же она читает? Роман о любви? Вряд ли. Наверняка что-нибудь серьезное с выраженным морализаторским уклоном.

– Недавно я приобрел, – сам не понимаю почему, проговорил я, – Barbus filametosus, удивительной красоты экземпляр.

– Да? – более чем неестественно изумился старик. – Почему?

– Представляете, – мои губы растянулись в воспаленной и сухой улыбке, – на солнечном свете она переливается всеми цветами радуги. Я специально расположил аквариум у окна, чтобы туда попадало солнце, и когда это случается, не часто, в погожие дни, а они довольно-таки редки при нашем климате, вы, наверное, читали об этом, готовясь к этому путешествию, а у меня в кабинете еще окна выходят на восток, так что солнце только во второй половине дня, так вот, когда это случается, вся моя комната наполняется каким-то сверхъестественным сиянием.

– И это можно купить в Москве? – оживился старик. – Вот обрадуется мой правнук!

– В Индии, – любезно созлорадничал я, – да и довести ее непросто, особь крупная для аквариума, сантиметров пятнадцать-двадцать, и самолет не переносит совершенно.

Старик расстроился. И правда, старики, что дети, подумал я. Он внезапно погрузился в свои мысли, сидел отрешенный, с ним произошла поразительная перемена, ведь еще пять минут назад он собирался болтать со мной до бесконечности о немыслимых красотах, а главное, о загадках и опасностях, скрытых в многокилометровой толще океанических вод.

Впереди шла бурная дискуссия о средствах наземного передвижения.

– Не роскошь, не роскошь – прав был классик, – настаивала явно намечавшаяся лысина, – скажем, какой-нибудь "Мерседес"… Не ломается, надежен, неприхотлив, опять же в смысле безопасности…

– Бортовой компьютер – игрушка, особенно у нас, но приятно, когда женский голос нежно говорит тебе: "Вы забыли пристегнуться" или "У вас плохо закрыта дверь".

– Или еще чего поинтереснее, да? Смешок.

– Ох, молодая кровь, молодая кровь.

– А как же?! – и нос с горбинкой как будто клюнул что-то парившее в воздухе.

– Любовь – материя тонкая, и ее голыми руками не возьмешь, – протрубил после большой паузы мужской голос за спиной.

Ответа не последовало.

– Но начинать можно и с малого, – Лысина.

– Может, вы и правы, – Нос с горбинкой.

– Ну это, знаете ли, метафоры, – ответил низкий женский голос на "тонкую ткань" и " голые руки". – Просто мужчины не умеют чувствовать.

Я открыл журнал и пролистал несколько страниц. Меня остановил заголовок из красных и черных букв: "Профессиональный бокс в Москве". Под ним фотография: напряженные красивые торсы, согнутые в локтях руки в красных кожаных перчатках, в любую секунду готовые закрыть лицо от удара, потные лица, опухшие от ударов глаза, на плече у одного из них наколка, но нет резкости, поэтому невозможно разглядеть, что на ней изображено. Второй боксер – мулат с низким скошенным наморщенным лбом, он, видимо, что-то кричит, рот открыт – огромный рот в поллица, и хорошо видны зубы и язык. Я пробежал глазами первую фразу "Moscow's sport fans witnessed what, they had anticipating from the Championship of professional boxers in terms of novetly and thrill". Дальше – скучно. Я не стал читать. Справа во весь лист на черно-лиловом фоне – роза, прямой стебель, увенчанный алым нежнейшим бутоном. Я отметил, что на стебле нет ни единого шипа. Поперек надпись из белых букв. "ИНТУРРЕКЛАМА". Внизу адрес: 8, ул. Неглинная, Москва, 103031, Россия. Я вспомнил, что во второй раз, когда я должен был зайти к ней, но не застал ее дома, я тоже купил розу. Я опять очень долго выбирал ее. Я сразу же отмел красные, розовые и желтые. Я выбирал между бордовой и белой. И опять выбрал белую.