Невезучая - Елена Миронова Страница 7

От природы я всегда была робкой девочкой, болезненной и трусливой. Я не гуляла на улице зимой и не лепила снежных баб с другими детьми, потому что все зимние месяцы захлебывалась в соплях.

В магазин за хлебом меня не отправляли, потому что он находился через дорогу от дома, а я панически боялась переходов. Светофора у нас на перекрестке не было, на асфальте виднелась «зебра», но я не могла заставить себя ступить на нее и всегда дожидалась скопления народа, чтобы вместе со всеми перескочить проклятую зону. Мы жили в Митине, тогда этот район только начинали отстраивать, наш дом, старая хрущевка, непонятным образом оказался среди новостроек, которые даже наполовину не были заселены. Так что можно себе представить, сколько мне приходилось ждать хотя бы одного человека, решившего перейти улицу, да еще и поспеть за ним! Поэтому родители, которые по часу не могли дождаться собственное чадо из магазина, освободили меня от этой обязанности, вменив другую. Теперь я должна была выносить мусор.

Имея от природы маленький рост и тщедушное строение тела, я исправно волокла ведро к машине, которая собирала мусор и приезжала каждый вечер ровно в половине седьмого. Но всякий раз со мной случался казус. То я, поскользнувшись на банановой кожуре, падала прямо на лестнице, ведущей к мусоросборнику, и, глотая слезы стыда, ползала у жильцов окрестных домов под ногами, запихивая рассыпанный мусор обратно в ведро. То машина почему-то уезжала прямо перед моим носом, хотя шофер был обязан оставаться на месте до семи часов. Или я, с трудом поднимая ведро к люку и переворачивая его, внезапно оказывалась вся засыпана картофельными очистками и другими отходами жизнедеятельности нашей семьи.

Родители повздыхали и поручили мне уборку квартиры. Вернее, мыть пол меня не заставляли, зато я должна была пылесосить и протирать пыль. С пылесосом я справилась удачно. Довольно оглядев чистый ковер, я стала вытаскивать пылесборник, и конечно же он вывалился у меня из рук, крышка отвалилась, и весь тщательно собранный мной мусор оказался на своем законном месте. Я взялась было заново пылесосить, ожидая похвал от родителей, которые должны были вернуться с минуты на минуту, но мне, как всегда, «повезло». Электричество отключилось, и мама с папой застали меня в тот момент, когда в кромешной тьме я пыталась собрать рассыпавшийся мусор вручную. Тут же, словно по волшебству, включился свет, и я увидела, что не только не собрала мусор, но и разнесла его по всему ковру, то есть весьма тщательно разложила по местам.

— Неумеха ты моя! — вздыхала мама.

— Не расстраивайся, — вторил папа, — вот как раз из таких неуклюжих людей в будущем и получаются настоящие светила науки!

Наверное, я родилась в понедельник, потому что все, за что бы я ни бралась, валилось из рук. В большинстве случаев я только все портила. В школе учителя считали меня хулиганкой. Ну и верно, как назвать девочку, которая за один урок умудрялась разбить пробирку на уроке химии, сломать перекладину на физкультуре и перевернуть на соседку обед в школьной столовой? Почему-то все мои робкие ответы считались ехидными замечаниями и вызывали взрыв учительского негодования.

Бедные мама с папой, считавшие, что школа даст мне гораздо больше и в плане воспитания, и в смысле практических навыков, и уверенные в том, что уж со школьным материалом у их начитанной дочурки проблем не будет, грубо просчитались. Их вызывали к завучу чуть ли не каждый день. Там Анна Степановна, грозная полногрудая дама, читала им нотации. Однажды, когда я случайно выпустила из школьного террариума ужа, она завопила так, что слышно было в другой школе. А потом сказала папе, спешно купившему на Птичьем рынке такую же рептилию взамен утерянной, что они еще хлебнут со мной горя, что я хулиганка и по мне плачет колония для несовершеннолетних. Папа первый раз в жизни поднял голос на женщину и забрал мои документы из школы. Неделю я отдыхала дома, радуясь свободе и мечтая, что родители еще долго будут подыскивать для меня подходящее учебное заведение. Но тут грянула перестройка, папу уволили с работы, маму вслед за ним. Пока они переживали случившееся, им было не до меня. А затем я заболела на два долгих месяца. А потом настало лето.

Папе пришлось заняться челночным бизнесом, и к первому сентября меня определили в платную школу с гордым названием «Лицей № 7». Внешне лицей ничем не отличался от обычной школы, но зато педагоги в нем были совершенно иные. Мягкие, добрые, по-отечески заботливые. Неудивительно, что и среди детей была совершенно иная атмосфера. Меня никто не дергал за волосы и не дразнил Рыжухой. Никто не обращал внимания на обилие веснушек на моем лице, и про меня не говорили: «А вон кости пошли». Конечно, случались и неприятные случаи, как, например, с Мариной и Колей Смолянихиным, однако их и сравнить было нельзя с обилием куда более опасных неприятностей, случавшихся со мной в прежней школе.

Предавшись воспоминаниям, я вздохнула, забыв, что нахожусь в метро. Зато меня моментально заставили об этом вспомнить.

— Ну чего ты вздыхаешь? — услышала я визгливый голос и от неожиданности открыла глаза. Передо мной стояла женщина в потрепанном пальтеце, с огромной авоськой в руках. — Ишь ты, королева, расселась, а я стою, чуть задела — вздыхать начинает!

— Садитесь, пожалуйста. — Я попыталась встать, но обнаружила, что на край моей шубы уселся парень нетрезвого вида. — Встаньте, пожалуйста. — Я попыталась толкнуть его, но он так и не проснулся.

— Видали? — Тетка в пальто обернулась к другим пассажирам. — Я сказала, чтобы она мне место уступила, а она давай бедного парня будить. Он небось с работы едет, с ночной смены, устал!

— Ну и молодежь пошла, — покачала головой старушка, сидевшая напротив. — А что с тобой будет, когда и ты станешь пожилой? — обратилась она ко мне.

Я сидела пунцовая, как рак, и безуспешно пыталась вытащить шубу из-под увесистого парня, уставшего после работы. Только вот что за странная у него работа такая — винодел он, что ли? Спиртом от моего соседа несло за версту. Тетка в пальто презрительно поглядывала на меня. Когда мне наконец удалось вытащить свою многострадальную шубу из-под пятой точки опоры парня, я вскочила.

— Садитесь, — обратилась я к женщине.

— Ну нахалка, — завопила она, — встала, когда я уже выхожу! Какая наглая!

— А рыжие все нахальные, — пробасил внезапно проснувшийся парень, из-под которого я несколько остановок безуспешно пыталась выдернуть шубу.

— Точно! — резюмировала женщина и, волоча за собой сумку, выползла из поезда.

Я чуть не плакала. Ну почему она обратилась именно ко мне? Почему не вон к той девушке? Она и сидит ближе, и младше меня! Ясно почему — потому что девушка в пуховике, китайской перьевой курточке, а я в роскошной норковой шубе до пят! Да уж, лучше бы папочка купил мне на деньги, потраченные на шубку, машину. Я бы тогда не нервничала так всякий раз, заходя в метро! Но тут же я укорила сама себя: папе не жалко, он давно бы купил мне машину, если бы не боялся, что я или собью кого-нибудь, или угроблю собственную жизнь. Потому что я — это я. Невезучая, одним словом.