Месть по-французски - Энн Стюарт Страница 7

Все, правда, было не так-то просто. Как ни странно, оказалось, что ему нравится учиться, а увлечения его были весьма разнообразны. Он изучал новейшие методы ведения сельского хозяйства, свойства электричества и строение человеческого тела. Погружался в латынь и греческий, военную науку, философию Платона и Софокла. На какое-то время он даже позволил себе увлечься юриспруденцией, но все равно не находил себе места. То он был готов бежать, совершать неблаговидные поступки, которые очернили бы его в глазах всех и вся, то ждать, что что-то увлечет его больше другого. Однако довольно скоро главная цель его жизни определилась окончательно.

Эта цель состояла в следующем — он должен до смерти оскорбить своего отца! Отца, который с детства игнорировал его и отвернулся от него окончательно, потеряв старшего сына и любимую жену. Что бы Николас ни сделал, все было для его отца недостаточно хорошо, любая попытка заслужить если не любовь, то хотя бы одобрение не приводила ни к какому результату. Постепенно Николас перестал этого добиваться, решив, что если он обречен на нелюбовь отца, то будет делать все, чтобы оправдать ее.

В роду Блэкторнов была дурная кровь, где-то глубоко в его ветвях гнездилось сумасшествие, и Джефт Блэкторн в своем усердии показать, что это не затронуло непосредственно его, довел свою праведность до крайностей. А Николас восстал, не упуская случая вновь и вновь бросать отцу в лицо напоминания о темном прошлом семьи. Пока наконец, накануне блестящего окончания университета, не учинил пьяную драку в тиши старинной библиотеки. За этим последовала дикая сцена во время торжественной церковной церемонии, и в конце концов Николас Блэкторн был с позором изгнан из Кембриджа.

На самом деле он пил не слишком много — ровно столько, чтобы у него хватило мужества все это вытворять. Он запомнил выражение шока на лице своего троюродного брата Кармайкла Фицуотера и этого ленивого хлыща Энтони Уилтон-Грининга. Запомнил ужас на лице своего отца, когда тот, посылая на его голову проклятия, потерял сознание в своем кабинете.

Позднее, ночью, он стоял у кровати отца и наблюдал, как тот борется за каждый глоток воздуха. Доктор сказал, что это всего лишь вопрос времени. Следующий апоплексический удар не заставит себя долго ждать, если его сын, эта паршивая овца в семье, не уберется отсюда подобру-поздорову.

Николас не чувствовал себя виноватым — во всяком случае, он себя в этом уверял. Он бы с превеликим удовольствием остался дома, чтобы посмотреть на агонию отца, если бы не суровый приказ старого дяди Тиздейла.

Старший брат его матери был холостяком, человеком аристократических вкусов и удивительной покладистости. Николас всегда жалел, что его отцом был не Тиздейл, а этот жестокий, бездушный старик, который превратил его жизнь в пытку. Может быть, тогда тяжелая наследственность не так сказалась бы на нем.

Но тут пришел конец даже терпению покладистого Тиздейла. Он отправил Николаса путешествовать, снабдив довольно большой суммой денег и приказав не возвращаться, пока не станет мужчиной. Мужчиной, готовым отвечать за свои поступки.

Ну что ж… Мужчиной — так мужчиной. Николас не вылезал из борделей Парижа, влюбился в Венецию, подпал под очарование Рима, разъезжая по охваченной беспорядками Европе и заботясь исключительно лишь о собственных удовольствиях. Он уже был готов вернуться домой и даже помириться с отцом, который вопреки прогнозам поправлялся. И вот тогда-то Николас совершил самую роковую ошибку в своей перенасыщенной ошибками жизни.

«Ответственность», — сказал ему дядя Тиздейл, и он решил нанести визит вежливости своим крестным в Бургундии — крестным, которых никогда раньше не встречал. Граф и графиня де Лорне были друзьями его матери; крестными Ники они считались формально. Но одна формальность обычно тянет за собой другие, и он не мог побывать в Бургундии, не проведя несколько дней в их шато.

Надо признать, что в гостях у де Лорне Николас вел себя наилучшим образом. Длительная разлука с отцом и призраки детства породили в нем желание стать другим человеком, и он старался жить так, чтобы соответствовать этому. Он был вежлив и почтителен со старым графом, мил с его похожей на птичку женой, по-братски дружелюбен с их сыном Луи. Но больше всего его привлекала их дочь. У Жаклин были огромные доверчивые глаза и худенькое тело с лишь начинающими обозначаться под плотным шелком платья формами. От ее чистой, невинной грации у него болело сердце. И чресла.

Во время своего путешествия Николас переспал с немалым количеством женщин — с девушками, прислуживающими в барах, и аристократками, с горничными и графинями. Он готов был удовлетворять их всех и знал цену своей привлекательности. Что-то такое было в нем, что побуждало искать с ним близости; его опасный легковесный шарм притягивал их, как магнит.

Но это все были опытные женщины — грудастые, чувственные, всегда готовые делить постель с красавцем-англичанином. Он у них многому научился и предавался удовольствиям очертя голову. Однако его никогда не тянуло к такому юному существу, почти ребенку. Жаклин только еще стояла на пороге женственности, и он был противен себе самому из-за страстного желания обладать ею.

Дни шли за днями, трехдневный визит перерос в многонедельный, желание превратилось в одержимость. Николас надеялся, что Жаклин этого не замечает. Она была слишком молода, слишком невинна, чтобы понять, что разрывает его душу сатира, когда берет его за руку, улыбается ему, целует в щеку, оставляя за собой шлейф легких духов.

Николас готов был терпеливо ждать, когда Жаклин повзрослеет. Однако он не был уверен, что к этому времени судьба не сделает очередного поворота — не наплюет на его добрые намерения и не пошлет его вновь во мрак и отчаяние.

И тут пришло письмо. Николас понял, что оно содержит, как только увидел почерк дяди. Тиздейл никогда ничего не писал, разве что долговые расписки, а значит, дело шло о жизни и смерти. И он не ошибся.

У сэра Джефта Блэкторна случился повторный удар, которого он не пережил. Тиздейл не писал о подробностях, но Николас мог легко себе представить, как это было. Скорее всего, его отец умер, сокрушаясь о том, что его имя и состояние должны перейти к такому никчемному сыну. Он наверняка проклял его вместе с последним вздохом, так и не узнав, что Николас делает первые робкие шаги на пути к исправлению.

Он сидел один в саду Сан-ДутЕ — элегантного поместья своих крестных — и комкал письмо в своей большой руке. Глаза его горели — скорее всего, это был отблеск закатного солнца; в груди появилась какая-то странная боль, но он отнес ее за счет выпитого накануне с крестным вина. Он сидел один и чувствовал, как в нем поднимается и растет гнев. Тут его и нашел граф де Лорне.

— Что пишут из дома? — спросил он, усаживаясь на мраморной скамье рядом с Николасом.

— Ничего существенного, — ответил тот небрежно, сунув письмо в карман. — Но мне, видимо, придется срочно вернуться в Англию.

Граф слегка побледнел.

— Тогда, наверно, нам лучше поговорить сейчас.

— Поговорить? О чем же?