Тюремная песнь королевы - Юлия Андреева Страница 7

Впрочем, что он мог сделать? Вместе с датской принцессой послы привезли с собой приданое серебряными монетами и договор с Данией о мире и помощи на случай войны. Он сам обвенчался с ней в храме, назвав своей супругой. Вдруг отказаться от нее, отослав ее домой? Это могло бы повлечь за собой начало войны с таким сильным королем, как Канут VI.

С другой стороны, у Филиппа не было причин отказываться от Энгебурги. Они не состояли в родстве, перед подписанием брачного договора девушку осмотрели, она оказалась девственницей. Кроме того, датчанка была изумительно красивой. Собрав все «за» и «против», король, наконец, решился войти в спальню жены и постарался забыть о ее сходстве с Девой Марией.

В сущности, как долго будет длиться это пугающее сходство? Несколько лет. К тому же она может изменить прическу, носить другие платья, вдали от Амьена его подданные могут и не знать о знаменитой Амьенской Деве Марии, а значит, никто не станет напоминать ему об этом.

Совсем успокоившись, король вошел в спальню королевы. За его спиной офицеры стражи тихо прикрыли двери. Прекрасная Энгебурга лежала в розовой расшитой кружевами рубашке на постели под балдахином, украшенным королевскими лилиями и цветами. Ее черные гладкие, словно шелк, волосы были расчесаны и аккуратненько обрамляли точеное личико.

Увидев ее, король застонал от невыразимой муки и погасил свечу. Воцарился мрак. Филипп Август снял с себя одежду и, перекрестившись, лег рядом с супругой, обняв ее. Какое-то время они целовались, лаская друг друга. Сорвав с королевы рубашку, Филипп Август гладил ее хрупкое нежное тело, набухшие соски небольшой грудки, тихо шепча ей что-то о любви. Энгебурга тяжело дышала, обнимая статную фигуру своего супруга. Околдованная новыми ощущениями, она тонула в них, вся без остатка отдаваясь новому чувству.

Вдруг Филипп Август оттолкнул ее и, поднявшись, подошел к окну. Ничего не понимающая Энгебурга приподнялась на локте, не смея подняться вслед за супругом и не понимая, что ей теперь следует делать.

За дверьми поменялась стража. Привыкшими к темноте глазами девушка следила за королем, который вдруг начал расхаживать по комнате, тихо бормоча что-то себе под нос.

«Что будет дальше? – Энгебурга подумала, что, быть может, ее супруг сошел с ума и желает убить ее. – Что делать? Позвать на помощь, убежать?» Нет, она останется и стерпит все, что будет исходить от этого человека.

Неожиданно Филипп вернулся на брачное ложе, вновь обняв Энгебургу. Снова повторилось все, как и в первый раз. Поцелуи, объятия… Королева почувствовала тяжесть мужского тела на себе, понимая, что вот-вот произойдет самое главное. Его тугая плоть упиралась в ее живот. Энгебурга застонала в предвкушении неземного блаженства, о котором говорили ей придворные дамы, и…

Филипп Август снова вскочил с постели, ругаясь и колотя себя по бедрам. Он снова ходил взад и вперед по комнате, как зверь по клетке. Потом вдруг приоткрыл дверь, отдав быстрый приказ, после чего, закрыв жену по самый подбородок одеялом, опустил шторы на кровати. Сам он накинул на себя сюрко, принявшись чего-то ждать.

Вскоре в дверь действительно постучали, и сквозь щелочку в занавеске Энгебурга увидела, как вошедший слуга поставил перед Филиппом Августом кувшин с вином. Быстро осушив кубок, король велел наполнить его еще и еще раз. Когда слуга удалился, он продолжал свое одинокое застолье, бормоча что-то себе под нос.

«Не бывает нежеланных женщин, бывает мало крепкого вина», – припомнила Энгебурга выражение брата. Неужели все так и она не угодила своему мужу? Тогда проклятие ей. Проклятие всему ее роду, если они породили женщину, которая не может стать желанной для возлюбленного!

Энгебурга лежала в одиночестве, не смея плакать и не считая возможным отвернуться и заснуть. Она не знала мужчин, а придворные дамы, разъясняющие ей, что должно происходить в спальне, не говорили, как поступать, если произойдет что-нибудь подобное. Отчего бы? Филиппу Августу было всего двадцать восемь лет, он был молод и красив, кроме того, от первой жены Изабеллы де Эно у него появилось на свет трое детей, двое из которых, правда, умерли. Но не о том речь. Филипп Август любил женщин и был способен иметь детей. Что же касается Энгебурги, никто даже в мыслях не мог вообразить себе, что девушка такой внешности и такого воспитания, как датская принцесса, может оказаться настолько неприятной для своего супруга, что он откажется разделить с ней ложе.

Когда забрезжил рассвет, оба супруга были смущенными и уставшими. Оба с красными от бессонной ночи глазами они пребывали в своих сомнениях. Пришедшие одевать молодых служанки подозрительно косились на недовольные лица молодоженов и отсутствие крови на простыне.

Перехватив взгляд одной из девушек, Энгебурга мертвенно побледнела, понимая, о чем та могла подумать. Нет крови на простынях – значит нет чести! Нет чести – зачем жить?

Филипп Август поднялся, разрешая одеть себя. Когда две придворные дамы надели на него сюрко, Энгебурга заметила, как его крайняя плоть вздрогнула и набрякла. Улыбнувшись служанке, Филипп Август потрогал прелестницу за подбородок, отчего та вспыхнула.

Нет, король не выглядел больным или апатичным. Филипп II был сильным и любвеобильным мужчиной. Отчего же тогда он не смог? Не из-за того ли, что сама Энгебурга сделала что-то не так? Не из-за того ли, что она не потрудилась расспросить побольше о первой брачной ночи и получить какие-то советы и указания. Вот где пригодились бы истории толстой няньки. Энгебурга почти жалела, что не взяла старую развратницу с собой во Францию.

Делая вид, что не замечает ее состояния, Филипп Август быстро оделся и, кивнув супруге, которой как раз в этот момент расчесывали волосы, вышел вон. Это еще сильнее ранило королеву, которая теперь приписывала постигшие ее несчастья единственно своему безобразию и незнанию дела. Она с трудом сдержала себя, чтобы не заплакать в присутствии чужих людей.

Когда же поздравить ее явились датские придворные дамы, Энгебурга не могла наговориться с ними. Теперь-то она понимала, что главным ее недостатком является конечно же незнание французского языка, потому как ни она не могла поговорить с мужем, ни он не мог объяснить Энгебурге, что от нее требовалось. Поэтому первое, что сделала Энгебурга, это выучила по-французски фразы: «Я люблю тебя, мой Филипп», «Я хочу только доставлять тебе наслаждения и родить тебе множество прекрасных детей», а также «Я молодая и сильная, я сумею родить детей, не умерев при этом». Говоря о детях, Энгебурга представляла своего очаровательного Раймончика, которого однажды преподнесет Филиппу Августу как самый прекрасный на свете и желанный подарок. Этими фразами она рассчитывала обрадовать своего мужа, вселив в него уверенность, что они еще сумеют поладить.

Да и почему бы им и не полюбить друг друга? Она сама уже сильно влюблена в короля. Французский? Но ведь даже ее мать Софи Рюрик, прибывшая из Хольмгарда, или, как называли его местные жители, – «Новгорода», поначалу не знала ни одного слова по-датски. И ничего, выучила. Да так, что не отличить от природной датчанки. Отчего же ей, принцессе Энгебурге, не освоить французский? Когда она знает немецкий и латынь и может прочесть наизусть любое место из Священного Писания, какое только у нее не попросишь.