Паладин. Тень меча - Симона Вилар Страница 7

— Я как-то неправильно выразила свою мысль на арабском, почтенный Керим? — осведомилась Джоанна.

— Я все понял, госпожа. Но вы и храмовник де Шампер… Говорят, он очень жесток.

— Только немного, — помогая себе жестами, пояснила Джоанна. И вздохнула — увы, она ничего не знала о брате и грустила, вспоминая, что они расстались в ссоре.

И все же ей показалось, что Керим, узнав, кто она, озадачился. Выходит, даже стражники в Монреале не ведают, кого охраняют. Однако то, что живущая в замке христианка является ценной пленницей, с которой надо считаться, вскоре узнали и иные обитатели Монреаля.

Началось все с того, что Джоанне надоело, что служащие замка имеют привычку сбрасывать мусор и нечистоты если не в шахту заброшенного колодца, то прямо по склонам горы Монреаль. А так как кухни находились немного ниже, чем ее покои, то получалось, что отбросы скапливались под ее окнами и, когда прошел сезон дождей и потеплело, оттуда стало доноситься отвратительное зловоние. Джоанна сперва требовала от Фазиля отдать распоряжения на этот счет, но, поняв, что от евнуха толку не добиться, сама отправилась на кухню и, не скрывая лица, как положено мусульманкам, устроила там скандал, требуя прекратить разводить грязь и вонь под замком. Служащие просто онемели от такого приказания и, разумеется, не прислушались к нему. Однако упрямая англичанка стала являться на кухню едва ли не каждый день и однажды даже запустила блюдом с объедками в голову местного повара. После такой выходки к ней явился сам хаджиб Абу Хасан.

— Назареянка, кажется, забыла, что она тут не госпожа, а пленница, — прорычал он, наступая на женщину. — Или тебе, демоница, не хватает ума понять, что приказываю в Монреале я? Учти, еще одна такая выходка, и я велю замуровать тебя каменной кладкой в этой комнате, у тебя не будет обслуги, а еду и пищу тебе будут подавать через крошечное окошко.

— Только попробуйте! — вскинула подбородок Джоанна. — Тогда я вообще откажусь от пищи и вам придется доложить своему господину аль-Адилю, что вы не справились с его заданием и уморили меня голодом.

Она давно догадалась, что тот уход, какой был за ней в крепости, не просто дань ее высокому положению, но и желание аль-Адиля сохранить ее красоту. И хотя угроза хаджиба вызвала в ней оторопь, она знала, что ей пока ничего не угрожает.

Стерпел Абу Хасан и требование Джоанны убрать мусор и оставшийся после захвата крепости щебень в небольшом садике, где она любила гулять. А еще она настояла, чтобы стражники, несшие караул на стенах крепости, не перекликались, когда проходят над ее покоями, мешая ей тем самым отдыхать. И они подчинились. Более того, когда через время Джоанна поднялась на стену и поблагодарила их за учтивость, солдаты даже заулыбались. Повар, которого выходка пленницы недавно так напугала, тоже удостоился ее расположения после того, как он перестал вываливать мусор под ее окна. Однажды христианка снова явилась на кухню, но на этот раз не для того, чтобы скандалить, а наоборот, поблагодарить его за вкусное блюдо из неведомых ей плодов, мяса и душистого соуса, показавшегося ей непередаваемо вкусным. И повар пообещал, что и впредь ее кушанья будут не хуже, чем при дворе султана. Когда Абу Хасану сообщили, что пленница ведет себя в замке как истинная госпожа и люди даже повинуются ей, он только еще более помрачнел.

Чуть позже Джоанна заявила, что хочет, чтобы ей приносили товары от караванов, какие проходят мимо крепости. Ей позволялось наблюдать за ними с высоты стен, но однажды хаджибу принесли выброшенную пленницей в окно серебряную тарелку, на которой она арабской вязью выцарапала свое имя и сообщила, кто она. Просто чудо, что эта тарелка застряла на каменном выступе и ее утром нашел во время обхода караванной стоянки один из стражников, тут же сообщивший об этом хаджибу.

Вот тут Абу Хасан пришел в настоящее неистовство. Ворвавшись в покои Джоанны, он швырнул ее на софу и навис сверху, не давая женщине подняться.

— Ты что думаешь, раз проклятые кафиры на подступах к Иерусалиму, то тебе можно так себя вести?

Несмотря на страх перед бедуином, Джоанна вдруг неимоверно обрадовалась, услышав вырвавшиеся у него слова. И хотя ее голос дрожал, она произнесла почти весело:

— Если король Ричард у Святого Града, то я бы советовала вам быть поучтивее со мной. Ибо мое расположение еще может вам понадобиться.

Бедуин только теперь понял, что проговорился. Его в последнее время очень тревожили вести о том, что Ричард так близко подошел к Иерусалиму, но сообщить подобное этой женщине… Абу Хасан выпрямился перед ней, как черный столб, его лицо побагровело, провал шрама под скулой подергивался, выдавая клокочущую в нем ярость.

— Можешь и дальше молить своего трехглавого бога Троицу о приходе крестоносцев. Но знай — ты их не дождешься. Ибо будешь уже мертва!

Он вновь склонился, глаза его горели.

— Я и сам жду, когда Мелек Рик окажется у стен Иерусалима, ибо едва это произойдет… О, с каким же удовольствием я отрежу тебе тогда руку… и отправлю этому шайтану… ему или твоему брату-тамплиеру. Безжалостного Мелека Рика этим, может, и не остановить, но вот сдержится ли храмовник, когда получит отрезанную руку родной сестры? А если кафиры пойдут дальше… тогда я отрежу твои груди. Ибо каждый шаг крестоносцев к Святому Граду будет означать для тебя кровь и мучения. Пока они не остановятся. И я сам буду резать тебя и отправлять им по частям… но так, чтобы ты не умерла. Окровавленная, но живая, ты будешь щитом Иерусалима против кафиров, и они будут это знать!

Тут даже Фазиль не сдержался, закричал, чтобы Абу Хасан уходил…

Позже Абу Хасан приказал высечь всех слуг и служанок англичанки, не уследивших за ней.

Джоанна не могла уснуть всю ночь. Ее била крупная дрожь, в груди давило, она задыхалась. Так вот какую участь ей приготовили! О, лучше броситься со стены крепости, чтобы не быть заложницей, не претерпевать такие муки… Ибо она знала, что воинство крестоносцев не остановится. И хотя, покончив с собой, она погубит свою душу, Всевышний будет знать, что она жертвует собой ради святой войны за освобождение Гроба Господнего!

Именно в этот миг, когда она была на грани отчаянного решения, в ней впервые зашевелился ребенок. Будто легкие пузырьки стали подниматься внутри ее тела, будто кто-то тихонько трогал ее изнутри маленькой ладошкой, успокаивая, умоляя, прося…

Джоанна разрыдалась.

На следующий день она оказалась запертой. Ее больше не выпускали, она стала настоящей узницей, пусть и не замурованной, как обещал Абу Хасан, но ее участь от этого не стала легче. В отчаянии Джоанна отказалась принимать пищу и весь день проводила в молитвах. Она сама выбросила поднос с едой в окно, а принесенный вновь был брошен в голову служанки.

Так шли дни. Джоанна почти все время проводила в постели, поднимаясь лишь по нужде. Ей снова и снова приносили еду, но она оставалась нетронутой. Теперь Джоанна почти все время спала, а когда приходила в себя, слышала, как рядом причитает и упрашивает ее Даниэла, что-то лопочет евнух Фазиль. Один раз она разобрала его слова: