Турецкий горошек - Д. Л. Нельсон Страница 7

В те далекие дни мои опасения казались необоснованными. Дэвид был трогательно увлечен своей карьерой. «Что ты думаешь по этому поводу?» – мог спросить он после ужина, и мы принимались обсуждать его стратегические планы. Все изменилось так внезапно, что я даже не заметила.

Я свернула на нашу подъездную аллею. Наш дом выглядит как рекламная иллюстрация из «Архитектурного дайджеста». Мой муж едва не довел до безумия всех, кто был связан со строительством этого дома, – архитектора, строителя, водопроводчика, – настаивая, чтобы они сделали все именно так, как ему хотелось. Современное строение, в изобилии украшенное стеклом и деревом. Мы живем на берегу пруда в окружении трех акров леса.

От входной двери виден весь дом, завершающийся стеклянной стеной. За ней в пруду плавают канадские гуси. Если я подкармливаю их, то Дэвид строго отчитывает меня: «Они останутся на зиму, раз уж здесь такая славная кормешка». Его больше волнует не их благоденствие, а то, что они гадят на нашем газоне.

Как-то летом, когда одно гусиное семейство свило у нас гнездо, он передавил их яйца, чтобы заставить гусей убраться подальше. Я не разговаривала с ним неделю, хотя на нем это никак не отразилось. Он отбыл во Флориду.

Несмотря на современное архитектурное решение, в нашем доме потрясающе смотрится обстановка, состоящая из антикварных вещей и восточных ковров. У Дэвида отличный вкус, но его дом так и не стал по-настоящему уютным для меня.

Мне не разрешалось нарушать идеальный порядок, царивший в нем, – к примеру, разбрасывать воскресные газеты по ковру гостиной, на котором я обычно лежала с чашкой утреннего кофе, приготовленного Дэвидом. Его воскресные завтраки были своеобразными произведениями искусства.

– Питаться надлежит в кухне или столовой, – напоминает он мне. Пролитый на ковер кофе, возможно, стал бы более тяжким грехом, чем моя измена.

Буквально все (я не преувеличиваю), все должно быть таким, каким хочется Дэвиду. Даже для моего кабинета всю мебель он выбрал сам. Если я что-нибудь предлагаю, он сначала внимательно смотрит на меня. Поскольку он выше меня на четыре дюйма, это позволяет ему – так он считает – видеть намного дальше. Обычно он говорит это тоном, не оставляющим сомнений в том, что, по его мнению, у меня дурной вкус:

– (Вздох-пауза-вздох.) Ну… (вздох), если ты действительно так сильно… (вздох) хочешь этого. – После этого следует последний тихий выдох.

И Лиз, эта тряпичная кукла, как всегда уступает. Ну, почти всегда. Однажды я все-таки настояла на покупке вазы, которую мы обнаружили в антикварной лавке. Ему не понравилось, что позолота на листьях по краям горлышка поистерлась. Такие розовые стеклянные вазы изготавливали в Сандвиче на полуострове Кейп-Код во времена Гражданской войны. Я была в восторге от игры света и уже представляла, как хорошо будет смотреться эта ваза перед зеркалом в холле с моими розами, которые были почти такого цвета, как ваза. Я любила расставлять букеты перед зеркалами – тогда кажется, что цветов в два раза больше. Это была идея Дэвида. Конечно, я начала находить у него много недостатков, особенно со временем, но все-таки нужно отдать должное и его достоинствам, когда он того в самом деле заслуживает.

Однако мне так и не удалось увидеть, как смотрятся мои розы в этой вазе, поскольку Дэвид разбил ее, войдя в дом. Вдребезги. Он сказал, что это вышло случайно. Я оставила сомнения при себе. Слишком часто подобные случайности происходили с не понравившимися ему вещами.

В нашем доме было четыре спальни, три из них предназначались для детей, но их нам так и не удалось зачать. После семи лет семейной жизни мои биологические часы закрутились со страшной силой. Невозможно было пройти мимо детской коляски, чтобы не заглянуть в нее. Между занятиями я бродила по детским магазинам, присматривая одежду для малышей.

Я чуть не плакала, когда мой организм выдавал менструации. Я грешила на Бога, убежденная, что Он наказывает меня за добросовестный прием противозачаточных таблеток во время работы над диссертацией.

«Эй, Господи! Я передумала», – кричала я про себя.

Бог не обращал внимания на мои новые мольбы. Сексуальная жизнь, обычно регулируемая физической активностью и деловыми поездками Дэвида, стала неким расчетливым маневром, не имеющим никакого отношения к любви. Я договаривалась на работе о подменах и летела к нему в любой момент, совпадающий с нужной стадией развития моей яйцеклетки.

В конце концов я прошла все проверки, и доктор сказал, что у меня менее пятнадцати процентов шансов забеременеть. Дэвид никогда не проходил проверок. Когда я пришла домой с результатами, он успокаивал меня, пока я не перестала рыдать. Помню, как он ласково поглаживал меня по голове, приговаривая:

– Все в порядке, успокойся. Ведь нам с тобой хорошо и вдвоем.

В тот раз ключи от его машины лежали на кухонном столе. Черт. Я оставила свою машину на дороге, не заглянув в гараж.

– Привет, – крикнула я. Стеклянная раздвижная дверь кухни выходила в оранжерею. Мой голос отразился от этого стекла. Мельком глянув вокруг, я заметила грязные тарелки – по крайней мере от двух приемов пищи. Наша домработница убирает в доме с понедельника по пятницу. Когда я уходила в субботу утром, кухня была безупречно чиста.

– Где, черт возьми, ты была? – Дэвид врывается в комнату. На нем красный фланелевый банный халат – его мы купили во время нашей последней поездки по Мэну, – хотя больше он любит шелковый. Дэвид выглядит ужасно, зарос как минимум двухдневной щетиной. Обычно он выскабливает щеки до блеска.

– А что ты здесь делаешь?

– Грипп. – Мой муж жуткий пациент. Во время последней простуды он постоянно стонал:

– Я надеюсь, тебе никогда не придется страдать так, как страдаю я.

Однажды он обжегся ядоносным сумахом и уверял меня, что заболел проказой. В ту пятницу он вернулся из Африки, но мы все же уехали на выходные на лоно природы. Поскольку его рука не отвалилась, а покраснение исчезло, то я предположила, что правильным был мой диагноз.

Я щупаю его лоб. Он горячий. Он напрягся от моего прикосновения.

– Я спросил, где ты была. – Дэвид никогда не кричит. Когда он сердится, то понижает голос и четко выговаривает каждый слог. На сей раз он подчеркивал каждую букву.

– Я ночевала в городе у Джуди.

– Тебе следовало оставить записку. Это беспокойство усугубило мою болезнь.

Вместо моих привычный извинений я фыркаю:

– А кому мне было ее оставлять? Тебя же не было дома. – Я чувствую себя настоящей хулиганкой.

Звонит телефон. Я отвечаю.

– Элизабет-Энн, где ты была? Черт! Только этого не хватало. Мама! Она вздыхает:

– После звонка Дэвида я не могла сомкнуть глаз. Я была уверена, что прочту в «Глоуб» о том, что они нашли твой труп.

Она смотрит слишком много криминальных и детективных передач и убеждена, что в городе опасность угрожает жизни человека на каждом шагу. И это, по ее мнению, подтверждают многократные показы «Бостонского копа», «Службы 911», «Секретных материалов» и «Коломбо».