Тайна леди Одли - Мэри Элизабет Брэддон Страница 7

Девушка села рядом с парнем и нежной ручкой — мозоли давно сошли с тонких пальчиков — обняла парня за толстую шею.

— Рад, что видишь меня, Люк?

— Знамо дело, рад, — грубовато ответил парень и, раскрыв нож, снова начал стругать палку.

Они были троюродные брат и сестра, друзья с детства и возлюбленные с ранней юности.

— Не похоже, что рад, — упрекнула девушка. — Мог бы, например, сказать, что путешествие пошло мне на пользу.

— Как были у тебя щеки белыми, так и остались, — пробурчал парень, поглядывая из-под насупленных бровей. — С чем уехала, с тем и приехала.

— Но говорят, что путешествия облагораживают, Люк. Я побывала с миледи на континенте, навидалась всякой интересной всячины, и к тому же, ты знаешь, Люк, когда я была еще совсем маленькой, дочери сквайра Хортона научили меня немножко изъясняться по-французски… Господи, как приятно поговорить за границей с тамошними людьми на их языке!

— Благородство! — воскликнул Люк Маркс и хрипло расхохотался. — Кому нужно твое благородство, хотел бы я знать? Мне не нужно. Когда мы поженимся, времени для благородства у тебя будет в обрез. Французский ей занадобился! Послушай, Фиби, когда я скоплю денег на ферму, кому ты станешь говорить «парле-ву-франсе»? Коровам, что ли?

Девушка поджала губку и отвела взгляд. Парень как ни в чем не бывало скреб и строгал свою жердь, не обращая внимания на троюродную сестру.

— Видел бы ты, — промолвила Фиби, — как путешествовала мисс Грэхем с горничной и курьером, как она ехала в карете, запряженной четверкой лошадей, а ее муж — тот не мог на нее надышаться, найти места на земле, достойного, чтобы на него ступила ее нога!

— Все это хорошо, Фиби, когда куры денег не клюют, — отозвался Люк. — Ты свои-то не больно транжирь: они нам пригодятся, когда мы поженимся.

— А кем она была в доме у мистера Доусона каких-нибудь три месяца назад? — продолжила девушка, словно не слыша того, что сказал ей брат. — Такой же служанкой, как и я сама! Работала за плату, и работа у нее была потяжелей, чем у меня. Видел бы ты ее блузки и юбки, Люк! Все старое, поношенное, заплатанное, хотя и в них, признаться, она смотрелась королевой. А сейчас мне, горничной, она платит больше, чем сама получала у мистера Доусона. Еще недавно я видела, как она выходила из гостиной, сжимая в кулачке несколько соверенов и серебряных монет — плату за три месяца, а поглядел бы ты на нее сейчас!

— Не думай ты о ней, — сказал Люк, — подумай лучше о себе. А что, если мы откроем пивную, а? На этом деле можно заработать кучу денег!

Девушка сидела, по-прежнему не глядя на жениха, и ее бледные серые глаза были устремлены на темно-красную полоску заката, медленно угасавшую за стволами деревьев.

— А посмотрел бы ты, какая роскошь в доме, Люк, — сказала она. — Снаружи — старье да рухлядь, а полюбовался бы ты на комнаты миледи! Сплошные картины, позолота, высоченные зеркала от пола до потолка. Потолки расписные, дворецкий говорит, это стоило не одну сотню фунтов, и все — для нее.

— Что и говорить, повезло ей, — пробормотал Люк с ленивым безразличием.

— А видел бы ты ее, когда мы были за границей! Тамошние джентльмены толпами ходили вокруг нее. И сэр Майкл нисколько не ревновал. Наоборот, он даже гордился тем, что его жену принимают с таким восхищением. Слышал бы ты, как она смеялась над своими поклонниками и как беспечно отвергала их комплименты! Где бы она ни появлялась, все сходили от нее с ума. Сколько времени оставались мы на одном месте, столько и было там разговоров о ней и только о ней.

— Будет она вечером дома?

— Нет, они с сэром Майклом отбывают на званый обед в Бичез. Туда семь-восемь миль езды, так что вернутся поздно, не раньше одиннадцати.

— Ну, тогда, Фиби, ежели, как ты говоришь, в доме у них красота неописуемая, мне бы хотелось взглянуть на эту красоту — хоть одним глазком.

— Нет ничего проще. Мистер Бартон, дворецкий, знает тебя в лицо и не станет возражать, если я покажу тебе лучшие комнаты в доме.

Уже почти стемнело, когда парень и девушка вышли из кустарника и медленно направились к дому. Дверь, что они отворили, вела в людскую; рядом была комната, где проживал дворецкий. Фиби Маркс, получив разрешение показать дом родственнику, зажгла свечу от фонаря, освещавшего людскую, и велела Люку следовать за ней.

В длинных коридорах, обшитых черными дубовыми панелями, было сумрачно, свеча, которую держала Фиби, почти не давала света, мерцая в широких проходах крохотным желтым пятнышком. Люк опасливо озирался по сторонам, пугаясь скрипа собственных башмаков.

— Жуть какая! — пробормотал он, когда они вошли в главный зал, где тоже стояла непроглядная тьма. — Я слышал, в прошлые времена здесь кого-то убили.

— Убивали всегда, Люк, и в прошлые времена, и в нынешние, — отозвалась девушка, поднимаясь по лестнице.

Она прошла через огромную гостиную. Вокруг — великое множество шкатулок, обшитых бархатом, из золоченой бронзы, инкрустированных… Бронзовые украшения, камеи, статуэтки, безделушки — все это мерцало и поблескивало в неверном свете свечи.

Фиби прошла через маленькую столовую, примыкавшую к кухне и увешанную оттисками гравюр, сделанных с дорогих картин, вошла в прихожую и остановилась, подняв свечу над головой.

Парень, широко раскрыв глаза и рот, осмотрелся вокруг.

— Красиво, что и говорить, — промолвил он. — И денег, конечно, стоило кучу.

— Посмотри, какие картины на стенах, — сказала Фиби, указывая на панели восьмигранной комнаты, сплошь завешанные работами Клода, Пуссена, Воувермана и Кейпа. — Я слышала, что одни только эти картины стоят целое состояние. Здесь передняя, вход в апартаменты миледи, бывшей мисс Грэхем.

Она отодвинула зеленую портьеру, закрывавшую дверь, и ввела ошеломленного деревенского парня в сказочный будуар, а затем в комнату для одевания. Открытые двери гардероба и платья, разбросанные по софе, — все оставалось в том беспорядке, какой царил здесь в минуту отъезда, когда миледи покидала свои владения.

— Все это я должна прибрать до возвращения миледи, Люк. Посиди здесь, я недолго.

А парень все смотрел и смотрел по сторонам, подавленный окружающей роскошью, затем не без некоторого колебания выбрал самое массивное из кресел и осторожно присел на краешек.

— Будь моя воля, показала бы тебе драгоценности, Люк, — сказала девушка, — но, увы, ключи миледи всегда уносит с собой. Драгоценности хранятся у нее вон там, на туалетном столике с зеркалом.

— Как, в этой штуковине? — воскликнул Люк, с изумлением уставясь на большую шкатулку красного дерева с латунной инкрустацией. — Да в этот ларь можно было бы сложить всю одежду, что сейчас на мне.

— Там бриллианты, рубины, жемчуг, изумруды… До краев полнехонько, — отозвалась Фиби, раскладывая шелестящие шелковые платья по полкам гардероба. Перед тем как положить последнее платье, она встряхнула его оборки, и внезапно до ее слуха донесся слабый металлический звон. Фиби живо запустила руку в карман платья.