О чем расскажет дождь - Ольга Егорова Страница 7

— Вот как, — изменившимся голосом ответила Алина. — Только позволь узнать, о чем ты вообще говоришь?

— Послушай, прошу тебя… Ты не представляешь, насколько тяжело мне сейчас. Насколько больно. Не надо делать еще больнее — и себе, и мне, Алина.

— В чем дело, скажи? Прекрати в конце концов эти долгие предисловия, Максим! — Она почти взорвалась, удивившись, откуда взялись еще силы на то, чтобы так вот повысить голос.

— Дело в том, Алина, что мы больше не можем быть вместе. Я… Я не могу быть с тобой, потому что я люблю другую женщину.

— Максим…

В считанные секунды в голове пронеслась тысяча мыслей. Она подумала: не надо было этого говорить, на мгновение поверив в то, что если бы он ничего не сказал, ничего бы и не было. Отмахнулась: было бы, все равно было бы. И новое чувство — если бы она знала, что способна испытывать к нему, к своему Максиму, такое чувство! — захлестнуло ее. Захотелось подойти, размахнуться — и ударить. Ударить, вложив в этот удар всю силу неизведанной прежде ненависти.

— Прошу тебя, успокойся. Пойми, мы не властны над своими чувствами. Я боролся… Пытался бороться по крайней мере. Я сделал все, что мог. Но это оказалось сильнее меня. Пойми. Пойми и прости меня, Алина.

— Что ты говоришь… Что ты такое говоришь, Господи! Неужели…

Она закрыла лицо ладонями, как будто пытаясь защититься от чего-то. Подумала, как всегда случается с людьми в подобных ситуациях: может, все это — только сон? Убрала ладони, открыла глаза. Максим по-прежнему смотрел на нее, и его глаза, такие чужие, далекие, почти незнакомые глаза говорили — нет, не сон.

— Прости меня, — повторил он. — Если сможешь.

— А как же… — начала было она, но сразу сообразила: все то, что она собирается ему сказать, просто не имеет смысла. Эта их случайная встреча, совместная борьба с потопом в ее квартире, его голые коленки, торчащие из-под коротких штанин, его песни, которые он пел под гитару. Все это — всего лишь прошлое, соломинка, за которую не имеет смысла хвататься человеку, тонущему в огромном океане.

— Кто она? — спросила Алина, даже не ожидая от себя этого вопроса. Она просто пыталась понять, как нужно вести себя в сложившейся ситуации. Подумала: наверное, нужно спросить, кто она, — и спросила.

— Ты на самом деле хочешь это знать?

— Не знаю. Наверное, хочу. Не знаю. Скажи все-таки.

— Она — женщина.

— Ах, вот как…

— Ты иронизируешь…

— Нисколько. Я жду продолжения.

— Ее зовут Лариса. Мы познакомились… Господи, Алина, зачем тебе все это!

— И правда, ни к чему. Значит, ты ее любишь…

— Да, я ее люблю.

— Ты уверен?

— Если бы не был уверен, никогда не решился бы на этот разговор. Пойми, прошу тебя…

— Я все прекрасно понимаю. Все понимаю. Все…

Она уже не знала, что сказать. Ей хотелось только одного — чтобы все это побыстрее кончилось. Происходящее напоминало операцию без анестезии, и оба они понимали, что чем быстрее эта операция завершится, тем скорее наступит облегчение.

— И что ты намерен делать дальше?

— Я думаю, нам следует расстаться. Я поживу пока с родителями…

— Да, конечно. Я думаю, это подходящий вариант. Я думаю… Когда ты намерен?

— Ты не представляешь, как мне тяжело, Алина…

— Когда ты намерен…

— Сегодня. Я думаю, нет смысла, и нам обоим было бы слишком тяжело оставаться теперь… Ты понимаешь, о чем я…

— Хорошо. Я думаю, это отличная идея.

— Алина, перестань.

— Нет, я вполне серьезно. Я думаю, чем скорее, тем лучше. Ты намерен оформить развод?

— Я пока не думал об этом.

— Да, я понимаю. Что ж… Сколько времени тебе понадобится, чтобы собрать вещи?

— Не знаю. Полчаса, может быть… Господи, я совсем не так все это себе представлял! Это невыносимо!

— Ты часто все себе не так представляешь. Авторский взгляд, что поделаешь. Извини, это защитная реакция, на самом деле мне совсем не хочется тебе грубить. Я все понимаю… По крайней мере пытаюсь понять. Значит, полчаса… Не забудь только, прошу тебя, ничего. Бритвенные принадлежности и все такое, знаешь. Чтобы ничего не оставалось, так легче. А я пойду прогуляюсь. Вернусь через час. Надеюсь…

— Алина!

Он попытался ее остановить. Или сделал вид, что пытается, потому что и сам прекрасно понимал: ей сейчас лучше уйти. Никакого другого выхода из ситуации нет, а затягивать мучения бессмысленно.

Алина шла по улице медленно. Каждый шаг давался ей с трудом. Как будто она год пролежала в постели без движения, а теперь заново училась ходить, как учится ребенок. Только потом поняла, что просто ждала. Шла медленно и ждала — вот сейчас она услышит его голос, обернется и бросится к нему, расплачется у него на груди и простит его, простит и забудет весь этот кошмар. Каждый в жизни совершает ошибки, главное — успеть осознать и исправить. Осознать и исправить… Она прошла первый перекресток, второй. Оглянулась — за спиной не было ни души, узкий проулок между домами освещался тусклым светом вечерних фонарей. Только ветки деревьев слегка покачивались в такт грустной мелодии ветра…

Она прибавила шаг, а потом побежала, уже ни на что не надеясь. Выбежав на проезжую часть, пересекла дорогу под скрип тормозов проезжающих автомобилей. Все шла и шла, не чувствуя под собой земли и не задумываясь о том, куда идет. Кровь пульсировала в висках: «Не может быть. Этого не может быть. Не может…»

Алина понятия не имела, сколько времени продолжалось это ее бессмысленное блуждание по городу. Помнила только, что внезапно остановилась посреди улицы, как будто ноги вросли в землю, и подумала: «Что же я наделала! Что же натворила, дура! Ведь не надо было, не надо было никуда уходить…»

Она оглянулась по сторонам, пытаясь понять, где находится. Повернулась и торопливо зашагала обратно, с каждым шагом все быстрее и быстрее, и снова побежала — теперь уже не прочь, а обратно, повторяя бледными губами: только бы он не ушел, только бы не ушел! Ведь нужно было уговорить его остаться, попробовать начать все сначала, дать шанс — и себе и ему, разве их любовь того не стоила? Разве не было ее, этой любви, ради которой можно было попытаться простить и начать все сначала? Разве не должна была она хотя бы попробовать за нее побороться? Разве можно было сдаться — вот так сразу, без боя, без попытки спасти эту любовь, которая и заключала в себе смысл их жизней?

«Что же я наделала, что же я натворила!» — твердила она, из последних сил пытаясь убедить себя, что еще не поздно. Что все еще можно исправить, что у нее все получится, ведь простить — это так просто, ведь она любит Максима, и он — он тоже любит ее, черт возьми, и не мог разлюбить вот так сразу, не мог… Она представляла себе, как ворвется в квартиру, застанет его на пороге с чемоданом в руках. Как бросится ему на грудь и скажет «Не уходи!». И он останется, непременно останется, и они все преодолеют, все смогут, потому что у них есть главное — любовь…