Невеста в наследство - Мейси Ейтс Страница 7

Следующим утром Изабелла тихо пробралась в гостиную. Глаза опухли от слез и недостатка сна. Но больше она себя не жалела.

Убрав густые волосы в хвост, она прошла через просторную гостиную в кухню. На столе стояла корзина с фруктами, из которой она взяла яблоко и уселась за небольшой обеденный столик.

Минутой позже появился Адхам, вышагивая крупной поступью. Его мокрые черные волосы завитушками складывались вокруг белоснежного воротника рубахи. От него веяло свежестью и чистотой. Мужской запах его тела перемешивался с нотками сандалового дерева – экзотическими, острыми и такими эротичными. Никогда раньше Изабелла не замечала запаха мужчины. Одеколон отца, гель после бритья, которым пользовался брат, но запаха тела – никогда. А сейчас она ощущала его, и легкие ее сжимались, словно неспособные вобрать достаточно воздуха.

– Доброе утро, – приветствовала она, положив яблоко на стол.

Он посмотрел на нее недоверчивым, вопросительным взглядом и резко открыл дверь холодильника в поисках еды.

– Вы поели? Она помотала головой:

– Нет, я только что встала.

– Ночные шатания по улицам могут утомить кого угодно.

Изабелла стиснула зубы, готовая выпалить все злобные слова, которые крутились в голове – в свое оправдание и объяснение. Но на Адхама они не подействуют. Для него она была не более чем посылкой, которую нужно доставить в срок.

– А что вы хотели? Я познаю мир.

– Никогда больше не подвергайте себя такой опасности, Изабелла. Вы не понимаете, насколько опасен мир. Да и как вы можете понять? – произнес он, резко захлопнув дверь холодильника и уставившись на нее своими темными, непроницаемыми глазами.

– Я живу в окружении телохранителей. Я все понимаю.

– Я бы так не сказал, судя по вашему поступку прошлой ночью.

– Я не думала, что престижный район, в котором находится ваш пентхаус, представляет какую-либо опасность.

– Опасность может подстерегать везде, даже в самых роскошных районах, и в особенности в этом.

По мрачным ноткам, прозвучавшим в его голосе, Изабелла поняла: он говорит о собственном печальном опыте. Рубцы его были глубокими, а те, что были на поверхности, – лишь намек на то, что скрывалось под одеждами. Она не чувствовала отвращения, наоборот, ей было любопытно, кто же этот человек – человек, которому шейх доверял больше всех. Человек, который был бесстрашен, но боялся за ее безопасность.

Взяв яблоко, лежащее на столе, Адхам положил его обратно в корзину:

– Пойдемте в кафе. Вы посмотрите город.

– Я думала, вы не нянька, – заметила она осторожно, но все же с искоркой надежды.

– Да, не нянька. Считайте, что это экскурсионный тур по жизни.

– Почему вы передумали? – спросила Изабелла с опаской и волнением.

– Я к этому не имею никакого отношения. Так хочет Хассан. Было бы по-моему, вы бы уже давно сидели в самолете до Умараха и не представляли бы проблемы. Но ваш будущий супруг посчитал уместной вашу просьбу о приобретении жизненного опыта. В рамках дозволенного, безусловно.

Наверное, то же самое чувствуют заключенные, узнавшие об отсрочке приговора. Отсрочка отсрочкой, но приговор все равно будет приведен в исполнение. И остатки дней своих проведет она с тюремным надзирателем, который будет сопровождать ее повсюду. Изабелла старалась не думать о том, что случится после Парижа. Сейчас ее время, она заслужила его. Заслужила делать то, что интересно ей.

– Спасибо. – Ком в горле не давал говорить. Она подошла к нему ближе и обняла за шею.

Адхам стоял неподвижно – руки словно приколоты к бокам. Он боялся сделать хоть малейший вдох, от которого мог потерять самообладание и поддаться желанию, пронизывающему все тело.

Он не помнил, когда его вот так в последний раз обнимала женщина. Льнули, целовали, терлись бедрами – да, но чтобы просто обнимали, в знак доброты или симпатии… Вряд ли он когда-либо испытывал такое. Семьи у него не было уже давно, не было простого человеческого общения – он уже забыл, каково это. После смерти родителей остались только он и Хассан, и никто из них не мог открыто проявлять родственную любовь.

– Мне не нужна ваша благодарность, – сказал он, отстраняясь. Тело было напряжено, но он не хотел осознавать, что бы это могло значить. – Я здесь ни при чем.

Изабелла широко раскрыла глаза. Какая несправедливость. Она ведь женщина, а не ребенок, но, казалось, она с легкостью менялась ролями. Была женщиной, когда хотела пленить. Когда хотелось сочувствия, превращалась в милого, невинного ребенка. Всего лишь маска, театральный акт – хоть и правдивый, но вряд ли подействует на него. Прикусив губу, она опустила голову:

– Извините, но это единственная возможность узнать, что я собой представляю. Такой, как вы, не поймет этого.

– Такой, как я? – переспросил Адхам, забавляясь догадкой о том, что его приняли за телохранителя.

– Вы с самого рождения были свободны, могли принимать решения. У меня не было такой возможности. Более… более того, не знаю, смогу ли объяснить. Просто знаю, что мне нужна своя история.

– Да, и что же в первом пункте? – спросил он, сложив руки на груди, абсолютно безразличный к ее словам.

– Хочу делать то, чего раньше не делала. Пойти в кино. Или клуб…

– Только не клуб, – сказал он безразлично.

Ее же атакуют мужики. Воспитана она была вне реального мира и наверняка представить себе не могла, какой эффект оказывает на мужчин. Она пыталась флиртовать с ним – невинная попытка. Но в клубе она будет ягненком среди волков.

– Хорошо, не клуб, – согласилась Изабелла, нисколько не огорчившись. – Но непременно Эйфелева башня, Елисейские Поля, ресторан. И конечно, покупки!

– Одевайтесь, мы идем завтракать.

* * *

Сделав глоток эспрессо и откусив кусочек булочки, Изабелла закрыла глаза и вздохнула с удовольствием.

По телу разлилось тепло, и в низу живота заиграла кровь – он весь напрягся.

Изабелла была такой чувственной – Адхам не замечал этого раньше. Смотреть, как она ест и пьет, слышать звуки наслаждения – словно мурлыканье кошки, смотреть, как закрываются ее глаза в восторге, как она убирает языком крошки с сочных губ – все это было настоящим испытанием.

Сильнейшее возбуждение подавлялось только чувством отвращения, поселившимся в душе, – она принадлежала брату, была под запретом. Ему нельзя прикасаться к ней. Он не должен был смотреть на нее как на женщину. А он смотрел, он желал, но он не притронется к ней – никогда. Никогда больше. Тогда, в узком переулке, он был вынужден это сделать. Но такое больше не повторится.