Белые яблоки - Джонатан Кэрролл Страница 7

С трудом оторвав взгляд от фотографии, Этрих обнаружил, что по-прежнему находится в спальне Коко. Он сидел в чем мать родила на краешке ее кровати.

– Наконец-то! А то ведь я уже всякую надежду потеряла.

Резко вздохнув, она встала с кровати, прошагала к двери и вышла из комнаты. На него она даже не взглянула. Через несколько секунд он услыхал, как сработал сливной бачок. Она вымыла руки и вернулась в спальню. Остановилась посреди комнаты и обратила на него торжествующий взгляд.

– Я умер?

Он с трудом заставил себя произнести это слово, голос его предательски дрогнул в самом начале, на протяжном «у» и в конце: вместо твердого «р» с губ сорвалось что-то совсем невнятное.

– Да, Винсент, ты умер.

– Так я мертв?

– Нет, ты был мертв. А теперь снова жив. Посмотри вокруг хорошенько. Все как прежде. Твоя жизнь продолжается.

Он помотал головой. До него не сразу дошел смысл ее слов.

– Почему? Почему я вернулся к жизни? Почему я не помнил, что умер?

Собственный голос показался ему каким-то странно тонким, тихим, чужим. Словно доносился откуда-то издалека. Голос ему изменил. Все, что до сей поры он привык считать своим миром, вдруг изменилось до неузнаваемости и потеряло всякий смысл.

Коко, остановившаяся неподалеку от него, убрала ладони с обнаженных бедер и красноречиво развела руками. Она не знала.

– Но тогда кто ты такая? Уж это-то тебе должно быть известно.

Плутовато улыбнувшись, она несколько раз качнула головой.

– Я – Коко.

– Скажи мне, кто ты?

– Твоя радость. Пиратская карта острова сокровищ. Клады отмечены крестиками. Да ты и сам видел. – Слегка наклонив голову, она коснулась пальцами шеи под самым затылком. Там у нее было вытатуировано имя Бруно Манна. – Я здесь, чтобы удержать тебя от любого ложного шага. Твой ангел-хранитель. Я полномочный представитель всех тех, кто обитает там, наверху, и я должна помочь тебе найти верный путь, Винсент. – Немного понизив голос, она добавила: – Ты вернулся к жизни в тот самый миг, когда увидел меня сквозь витрину магазина. Поэтому я спросила, помнишь ли ты свою жизнь до нашей встречи?

Такое невозможно было даже представить себе, а уж тем более – поверить в реальность подобного кошмара. Этриха замутило. Закрыв лицо ладонями, он усилием воли загнал свой здравый смысл назад, в клетку мысленного пространства.

– Так я умер? Умер, а после воскрес, вернулся к жизни, к той же самой, прежней жизни? – Говоря это, он обращался не к ней, а к себе самому. Ему необходимо было произнести эти слова, вслушаться в их звучание. Он закинул голову назад и крикнул: – Но тогда почему я не помню? Не помню, что со мной было после смерти? Разве такое могло стереться у меня из памяти?

Коко приняла позу бейсболиста, готового принять очередную подачу.

– Ты месяц пролежал в больнице с диагнозом рак печени. Под конец тебя перевели в палату к Тиллману Ривзу, который тоже был при смерти. Черная Сучка ухаживала за вами обоими.

Этрих протестующе крикнул:

– Но я этого не помню! Ничего! Как такое возможно?! Как?! – Он чувствовал, что близок к помешательству. – Зато я не забыл того, что было за час, за минуту до нашей встречи, я помню абсолютно все, что делал в тот день. Утром оделся…

Она лишь головой покачала:

– Нет, это ложные воспоминания, Винсент. Самообман. Ты мысленно перенесся в прежние времена, в те сотни четвергов, пятниц и выходных, которые были так похожи один на другой. Тебе припомнились те дни, когда твое сердце еще билось и ты был уверен, что времени у тебя впереди хоть отбавляй. И вот теперь ты так перетрусил, так испугался правды, что сунул руку в тот битком набитый мешок и вытащил из него одно из старых воспоминаний.

Стоило словам: «…когда твое сердце еще билось…» слететь с ее губ, как он почему-то сразу ей поверил. До этого момента он нетерпеливо желал уличить ее во лжи, собирался потребовать от нее каких-то доказательств. Он уже готов был, скрестив на груди руки и вскинув подбородок, бросить ей: «Докажи!» Но после этой фразы ни в каком подтверждении реальности происходящего он больше не нуждался, «… когда твое сердце еще билось…» Прошедшее время.

Он медленно убрал ладонь левой руки с колена и повернул ее вверх. И прижал к запястью два пальца правой руки, нащупывая пульс. Коко все еще продолжала говорить, и он надеялся, что она не заметит этого его движения.

Пульса не было. Он сильнее надавил подушечками пальцев на край запястья. Ничего. Его пульс исчез. Но быть может, с шейной артерией дело обстоит иначе? Он, уже не таясь, поднес руку к горлу. То же самое. «Когда твое сердце билось». У Винсента Этриха сердце биться перестало.

Его начало колотить. Он сидел и трясся, как больной малярией. Во рту у него громко клацали зубы, и он ничего не мог с этим поделать. Рассудок покидал его, еще немного – и выскользнет из этого раздавленного ужасом комка страдающей плоти, который еще час назад был Винсентом Этрихом, успешным бизнесменом, элегантным волокитой, сносным отцом и вегетарианцем. Сжав лицо ладонями, зажмурившись и уперев локти в колени, Этрих стал раскачиваться взад-вперед. И тихонько завыл от ужаса, сам того не осознавая. В звуках, которые он издавал, не было ничего человеческого. Они рождались у него в животе, в области солнечного сплетения, потом поднимались к горлу и оттуда, нарастая, вырывались сквозь ноздри. В них было столько страха и отчаяния, что даже Коко не на шутку встревожилась и участливо окликнула его:

– Винсент!

Но он не удостоил ее ответом, а продолжал подвывать, по-прежнему ритмично качаясь взад-вперед, как раввин на молитве.

– Не будем терять время! Эй! Посмотри на меня!

Он не отреагировал на этот призыв. К чертям ее!

Терять время? Его только что выпотрошили, а она требует от него внимания к своей персоне.

Вдруг до слуха его долетели какие-то выкрики, хохот, улюлюканье, уличный шум. Звуки эти раздавались так близко, что он вынужден был открыть глаза. И первым, что он увидел, оказалось желтое такси, пронесшееся мимо и обдавшее его брызгами грязной воды из лужи. Он вскочил на ноги. И обнаружил, что сидел-то – на бордюрном камне в паре футов от проезжей части. Машины сновали по улице одна за другой. Одежды на Этрихе по-прежнему не было. Он переживал наяву кошмар, который хоть раз в жизни снится почти всем: очутился в чем мать родила посреди оживленной улицы, вызвав немалое оживление среди многочисленных прохожих. Все они, разумеется, были подобающим образом одеты.

На него неодобрительно косились, указывали пальцем, над ним хохотали, ему свистели. Коко, очутившаяся в нескольких футах от него, тоже была голой. Она ужасно злилась и не скрывала этого. Глаза ее метали молнии. Этрих, едва не утративший рассудок из-за пережитого только что потрясения, как оказалось, сохранил способность смущаться, испытывать неловкость перед посторонними людьми, несмотря на то что весь мир его рухнул. Он инстинктивно прикрыл ладонями пах. Это вызвало у зевак новый взрыв хохота.