Зимний сад - Адель Эшуорт Страница 7

Переход от сна к бодрствованию оказался мучительным – голова ужасно болела, нос был заложен, и сильно знобило. Какое-то время Мадлен даже не могла сообразить, где находится. В немалой степени этому способствовала темнота в комнате, а также неестественная тишина, царившая в доме, – в Марселе Мадлен привыкла с самого раннего утра слышать доносившийся с улицы шум.

Мадлен чувствовала, что уже позднее утро. Впрочем, она понятия не имела, который час, – небо затянули темные тучи, и свет не проникал в комнату. Обычно Мари-Камилла будила ее около семи, если Мадлен сама не просыпалась. Здесь же ее некому будить. Томас, естественно, не отважился бы войти к ней в спальню.

С того момента как Мадлен ступила на британскую землю, у нее практически не было времени, чтобы поразмыслить о том, в какой ситуации она оказалась. А ситуация сложилась следующая: она находилась в Англии и, по существу, совершенно одна. Хотя Мадлен привыкла к одиночеству, в последние годы она почти постоянно находилась в окружении многочисленных знакомых, поскольку этого требовали интересы дела. В Марселе она пользовалась всеобщим уважением и едва ли не каждый день получала приглашения на званые обеды и вечера. Были у нее и друзья, но даже они не знали, что Мадлен, если бы смогла, с величайшей радостью отказалась от своих французских корней и забыла свое невеселое детство. Сейчас, когда она вспоминала о жизни с невежественной, дурно воспитанной матерью, ей казалось, что все это происходило не с ней.

Что же касается ее нынешнего одиночества... Да, в Англии у нее действительно нет ни друзей, ни знакомых; ее никто здесь не знает, и это обстоятельство может сослужить ей хорошую службу. Она вольна создать для себя какой угодно образ и стать такой, какой пожелает. А впрочем, дело не в ее желаниях. Она опытный агент, профессионал и поэтому будет делать только то, что требуется для выполнения возложенной на нее миссии. А все остальное не имеет значения.

Дрожа всем телом – в комнате было сыро и довольно холодно, – Мадлен откинула простыню и одеяло и приподнялась. «Наверное, мне надо выпить чаю, – подумала она. – Может, тогда головная боль пройдет». Но сначала, конечно же, следовало одеться.

Немного помедлив, Мадлен свесила ноги с постели и, ступив на холодный пол, с трудом выпрямилась – мышцы после долгой дороги все еще ныли и болели. Комната, которую предоставил в ее распоряжение Томас, оказалась совсем крошечной; узкая односпальная кровать, маленький туалетный столик с зеркалом и небольшой платяной шкаф – только это здесь помещалось. Стены, как и в гостиной, были оклеены цветастыми обоями. Кровать стояла у единственного в комнате окна с белой кружевной занавеской.

Мадлен поежилась от холода и, обхватив плечи руками, направилась к шкафу. Она взяла с собой только три платья (не считая того, в котором приехала); одно – чтобы носить утром, другое – днем, а третье – по торжественным случаям. К сожалению, она не могла захватить с собой из Франции весь свой гардероб, и теперь ей предстояло день за днем носить одни и те же платья, причем весьма скромные. Да уж, не слишком заманчивая перспектива... Впрочем, Томасу, наверное, все равно. А что касается обитателей городка, то они и не станут ожидать от переводчицы шикарных нарядов.

Сбросив ночную рубашку, Мадлен надела желтое муслиновое платье с кринолином, которое намеревалась носить по утрам. Платье было с длинными рукавами и со скромным вырезом, но оно плотно облегало грудь, что Мадлен весьма порадовало: ведь именно на ее грудь Томас накануне обратил внимание. К тому же это платье было очень ей к лицу, хотя и выглядело слишком уж скромно.

Мадлен причесалась, заплела косы и уложила их кольцами. Дома она привыкла румяниться, чтобы выглядеть посвежее, однако в Уинтер-Гарден решила от румян отказаться. Англичане – люди консервативные, и они вряд ли с одобрением отнеслись бы к накрашенной женщине. Здесь предпочитают дам бледнолицых и плоскогрудых, а не пышущих здоровьем и чувственных. Мадлен терпеть не могла таких анемичных особ. Но в Англии ее вкусы и мнение никого не интересовали. В Уинтер-Гарден к ней наверняка будут лучше относиться, если она не станет пользоваться румянами.

Мадлен умылась холодной водой из кувшина и вытерла лицо мягким полотенцем. Затем легонько пощипала щеки и покусала губы, чтобы они порозовели, и, расправив плечи, вышла из комнаты.

В гостиной царил полумрак. Лишь потрескивавшие в камине поленья да маленькая лампа освещали комнату. Томас, сидевший на стуле лицом к огню, склонился над какой-то толстенной книгой. Сейчас он – в полном соответствии со своей ролью – походил на ученого, погрузившегося в научные занятия.

Услышав шаги за спиной, Томас повернулся и, окинув Мадлен взглядом, кивнул ей с явным одобрением. Она в смущении улыбнулась:

– Доброе утро, Томас.

– Доброе утро, Мадлен, – ответил он и тоже улыбнулся. Она взглянула на часы, стоявшие на каминной полке.

Половина десятого. Как поздно!

– Простите, что так поздно поднялась. – Расправив юбки, Мадлен уселась на диван. – Обычно я встаю очень рано.