Несмотря на время - Светлана Головьева Страница 7

Мы садимся в машину и выезжаем на пустынные улочки города. Кэм едет медленно, что меня удивляет. Смотрю на него, пытаясь понять, в чем дело, а он отрывается от дороги и берет меня за руку. Его ладонь такая горячая, по сравнению с моей, поэтому у меня тут же бегут мурашки, словно маленькие искорки.

— Не хочу, чтобы этот день заканчивался, — произносит он, немного хриплым и от того тихим голосом. Видно, что он устал, но в глазах мелькает неутолимый огонь.

— Мы увидимся с тобой завтра, — отвечаю я, но тут мой взгляд падает на его наручные часы, которые показывают полпервого. — Точнее, уже сегодня.

Он усмехается, целует мою ладонь, и мы останавливаемся у моего дома. Свет в окнах не горит, лишь лампа над входной дверью тусклым светом освещает крыльцо.

— Увидимся днём? — говорю я.

— Конечно, — он тянется ко мне, а я лишь быстро целую его в щеку и выхожу из машины, захлопнув дверь. — За большим приходи позже.

Улыбаюсь как можно соблазнительней, а самой хочется рассмеяться от удивленного выражения лица Кэмерона.

— Ты меня удивляешь с каждым днём, Джиллиан Морано, — произносит он, хищно усмехаясь, и заводит двигатель.

— Тебе же нравятся сюрпризы, Кэмерон Пирс, — отвечаю я и, поворачиваясь к нему спиной, иду в дом. Позади слышу рёв двигателя и скрежет покрышек об асфальт.

Оборачиваюсь и вижу, как машина Кэма поднимает пыль столбом, уносясь вдаль. Ещё несколько минут не двигаюсь с места, прокручивая в голове события сегодняшнего дня. Это был один из лучших дней в моей жизни, и будь на то моя воля, я бы с удовольствием отмотала назад и прожила его заново. Улыбаюсь своим мыслям и тихо плетусь в дом. Осторожно открываю дверь и прокрадываюсь по коридору, стараясь не разбудить родителей и сестру. Дом кажется необычно тихим и каким-то пустым. Осматриваюсь, но кажется, что всё на своих местах, всё как всегда. Собираюсь подняться по лестнице, но замираю на первой ступеньке, увидев свою младшую сестру на диване. На ней бледно-голубая пижама, светлые волосы наспех завязаны, а глаза закрыты. Ей пятнадцать, но сейчас она выглядит слишком маленькой и какой-то беззащитной. Она забилась в угол дивана, подтянув колени к подбородку. Не понимаю только — спит она или просто сидит, поэтому я тихонько подхожу и сажусь рядом с ней, стараясь не напугать.

— Лиз, что ты здесь делаешь? — шепчу я и дотрагиваюсь до её руки.

Она медленно открывает свои большие голубые глаза и смотрит на меня. Она молчит, протирает глаза и смотрит на меня как-то не так. Такой взгляд не сулит ничего хорошего. Таким взглядом можно причинить много боли и ничего при этом не сказать, но она говорит.

— Мама в больнице, — хрипло произносит она и на её глаза накатывают слёзы.

— Что? — непонимающе спрашиваю я и трясу головой. — Этого не может быть! Что случилось?

— У неё остановилось сердце, папа уехал с ней, — она замолкает, стирает слёзы рукавом и смотрит на меня злым ненавидящим взглядом. — Где ты была, Джилл? Почему ты не отвечала на звонки? Ты должна была быть дома, должна была предотвратить это! Если бы ты только была дома, с ней всё было бы хорошо! Где ты была, чёрт возьми? Где?

Она громко кричит, а слёзы застилают её бледное лицо. Я практически ничего не вижу из-за собственных слёз. Внутри всё горит от боли, которая хочет вырваться оглушительным криком.

Она не может умереть, этого не произойдёт. Раз они в больнице, всё будет хорошо. Они её вылечат, врачи ведь для этого и нужны — спасать жизни. Продолжаю себя уговаривать, но почему-то не верю ни единому слову. Тяну руки к сестре, прижимая к себе её сотрясающееся тело. Она тихо плачет, продолжая спрашивать:

— Где ты была, Джилл? Где ты была?

И в этот момент боль внутри становится просто невыносимой. Где я была в то время, пока мама умирала? Качалась на качелях или радовалась тому, что лишилась девственности? А может, я беззаботно напивалась и танцевала? Ещё недавно этот день был самым счастливым в моей жизни. Но я поторопилась с выводами, сейчас я абсолютно точно заявляю, что этот день стал худшим, и он будет преследовать меня вечно.

Мы не движемся с места, так и сидим окружённые нашей скорбью и мёртвой тишиной. Вскоре сестра засыпает на моих руках, а я лишь ненадолго забываюсь в тревожном полусне. Трудно сказать, сколько проходит времени, прежде чем входная дверь открывается и будит нас. Входит папа, но он больше похож на свою пустую оболочку. Одежда на нём мятая, тёмные волосы взъерошены, лицо приобрело серый оттенок. Казалось, он постарел за несколько часов. Всегда бодрый, полный жизни человек, сейчас превратился в старика. Лиз смотрит на него с надеждой в глазах, сжимая мою руку с невероятной силой. Но, несмотря на её надежду, я уже знаю, что случилось. Папа подходит к нам и садится как можно ближе. В его тёплых карих глазах столько боли, что невозможно описать словами. Он старается улыбнуться, но на глаза тут же набегают слёзы.

— Нет, — шепчет Лиз и отчаянно трясёт головой. — Нет!

— Девочки, мне так жаль, — произносит папа и его выдержке приходит конец. Он закрывает глаза рукой, встаёт и размашистым шагом удаляется в свой кабинет.

Сестра рыдает в моих руках, а меня поглощает оцепенение. Я не знаю, что со мной, но я определённо не чувствую ничего. Я бы с радостью забрала всю боль сестры и отца, но внутри ядовитая пустота. Обнимаю сестру, стараясь облегчить её страдания, а она сильней прижимается ко мне, цепляясь за меня, как за спасательный круг. Вдруг меня охватывает злоба невероятная и сильная. Я злюсь на маму за то, что она умерла. Злюсь на себя за то, что не могу пролить ни слезинки. Злюсь на отца, который должен быть с нами и разделить это боль. Всё это несправедливо, почему за своё счастье нам всегда приходится платить горем. За хорошим днём всегда идёт плохой. Я так не хочу, я с этим не согласна. Раньше я думала, что судьба капризная, теперь я думаю, что она просто жестокая и бесчувственная. Нельзя сначала дать человеку конфетку, а потом отобрать, да ещё и дать пинка. Всё это неправильно.

Весь день проходит, как в тумане. Наш дом, некогда полный голосов и смеха, опустел. Из него выкачали всю жизнь. Я хожу по коридорам и совершенно не узнаю дом, в котором мы выросли. Кажется, что все краски выцвели на ковре в гостиной, рамки с фотографиями стали кривыми и некрасивыми, шторы слишком тёмными, а воздух стал удушливым и ядовитым. Только сейчас я понимаю, что мама была душой этого дома. Она всегда привносила в это место частичку себя. Мама была домохозяйкой, но не многим удаётся стать в этом деле лучшей. Она была декоратором, поваром, уборщицей, учительницей, стилистом и даже плотником. Всё было на ней, а теперь всё рухнуло.

Мы ходим, словно три призрака, по дому, стараясь, не сталкиваться друг с другом взглядами. Между нами висит гнетущее молчание. Все знают, что надо жить дальше, нужно готовить похороны, обзванивать родственников, но никто об этом не хочет думать. Кажется, что если не думать о том, что мама умерла, то всё окажется лишь сном. Но это было бы чудом, а мы с вами знаем, что чудес от этой проклятой жизни лучше не ждать.