Ни о чем не жалею - Даниэла Стил Страница 7

— Я тоже!.. Ты хоть представляешь, каково мне приходится?За этим ангельским личиком, за светлыми кудряшками и невинными голубымиглазками, в которые ты, похоже, влюбился, скрывается настоящее маленькоечудовище — тупое, упрямое, злое. Когда она начинает буйствовать, с ней простоневозможно справиться!..

Джон посмотрел на Элоизу неожиданно внимательным взглядом,словно с его глаз на мгновение спала пелена. Казалось, он даже слегкапротрезвел.

— Ты ревнуешь? — спросил он. — Скажи правду,Эл, ведь все из-за этого? Ты просто ревнуешь, ревнуешь к своей собственнойдочери.

— Ты пьян, — отрезала Элоиза, взмахнув рукой, вкоторой была зажата дымящаяся сигарета. Она не желала его слушать, но Джон ужене мог остановиться.

— Я прав, и ты это знаешь, — сказал он. —Это… это отвратительно, Эл. Я начинаю жалеть, что мы завели ребенка. Честноеслово, лучше бы Габриэле не рождаться на свет! Это чудовищно — иметь такуюмать!

Джон совершенно забыл о том, что тоже несет ответственностьза дочь и за все, что с ней происходит. Он гордился тем, что ни разу не тронулГабриэлу и пальцем, а то, что мать колотит ее почем зря, как бы и не быловажным.

Элоиза криво усмехнулась.

— Если ты хочешь, чтобы я почувствовала свою вину,можешь не стараться. Я знаю, что делаю.

— Вот как? — Джон попытался усмехнуться самойсаркастической улыбкой, но выпитое виски сыграло с ним злую шутку. Онпокачнулся и, чтобы не упасть, вынужден был схватиться за угол буфета. Элоиза,наблюдавшая за ним, презрительно скривила губы.

— Ты каждый день избиваешь ее чуть ли не добесчувствия, — продолжил Джон, не без труда обретя равновесие. — Иэто — воспитание?! И до каких же пор? Пока она не вырастет? По-моему, ты убьешьее раньше!.. Но ей-богу, смерть лучше, чем такая жизнь.

С этими словами он залпом осушил свой бокал и на несколькомгновений затих, прислушиваясь к ощущениям. Иногда виски делало его храбрее, иДжон вскипал праведным гневом. Но еще ни разу ему не удалось полностью забыть отом, что происходит в их доме. Наверное, чтобы не думать об этом, ему надо быловыпить море.

— Габриэла — просто узел неразрешимых проблем,Джон, — произнесла Элоиза, не без труда сохраняя видимостьспокойствия. — И наш долг — любыми средствами приучить ее вести себя какположено.

— Да, твои уроки Габриэла запомнит на всю жизнь! —заявил Джон и снова покосился в сторону бара.

— Надеюсь. — В глазах Элоизы вспыхнул какой-тоогонек, но она сразу опустила ресницы, и Джон не успел понять, что этобыло. — Нечего попусту носиться с детьми и баловать их — им же самим вовред. И, заметь, Габриэла знает, что я права. Когда я ее наказываю, она никогдане спорит. Она понимает, что заслужила трепку, и это уже хорошо. Значит, она небезнадежна. Пока не безнадежна, и я не имею права опускать руки.

— Чушь! — воскликнул Джон. — Она слишкомбоится тебя. Я уверен, Габриэла считает, что, если она попытается что-тосказать в свое оправдание, ты убьешь ее на месте.

— Послушать тебя, так получается, что это я — чудовище.Не она, а я!.. — Элоиза изящным движением закинула ногу на ногу. У неебыли очень красивые, стройные ноги, но ее внешность уже не волновала Джона.Вместо утонченной леди с прекрасным лицом он видел разъяренную краснуюобразину, почти нечеловеческую. Такою его изысканная жена бывала с Габриэлой.Но ему по-прежнему недоставало решимости, чтобы что-то изменить. Пожалуй, онскорее бросил бы Элоизу, чем осмелился вмешаться в ее «воспитание». И,подсознательно понимая это, Джон начинал понемногу ненавидеть себя.

— Я считаю, — сказал он, — что Габриэлунеобходимо отправить в частный пансион, где она могла бы жить и учиться.Перемена обстановки пойдет ей на пользу. Главное, рядом не будет тебя… нас…

— Но прежде чем это случится, я должна обучить еехорошим манерам, — возразила Элоиза.

— Обучить?! Ах вот как это, оказывается, называется!

А скажи, разбитая щека и синяки на ногах — это тоже входит впрограмму воспитания маленькой леди?

— К утру все пройдет, — спокойно ответила Элоиза.

Джон знал, что тут она, несомненно, права, но ему чертовскине хотелось признавать это. Элоиза действительно как будто знала, куда и скакой силой бить, чтобы не оставлять синяки и ссадины на открытых частях телаГабриэлы. Другое дело — синяки на плечах и на ногах от колена и выше. Тут онабыла непревзойденным мастером. Кровоподтеки от ее ударов не сходили неделями,изменяясь в цвете от черно-багровых до светло-желтых.

— Ты просто сука!.. — выругался Джон и, нетвердоступая, вышел из гостиной. Его жена действительно была настоящей сукой, но сэтим, похоже, уже ничего нельзя было поделать.

По дороге в спальню Джон остановился перед слегкаприоткрытой дверью детской и долго стоял, вглядываясь в темноту внутри. Изкомнаты не доносилось ни звука, а смутно белеющая во мраке кровать казаласьпустой, но, когда Джон на цыпочках вошел внутрь, он увидел, что дочь спит,свернувшись клубочком в ногах кровати и накрывшись одеялом с головой. Такуюманеру спать Габриэла приобрела уже довольно давно. Ей казалось, что еслиматери почему-либо вздумается зайти сюда, то она, возможно, ее не заметит. Это,разумеется, нисколько не помогало, но отказаться от этой привычки Габриэла немогла. Так она чувствовала себя безопасней.

При взгляде на дочь глаза Джона невольно увлажнились. Онсразу понял, что означает эта поза и это натянутое на голову одеяло. Вкрошечном комочке, который едва угадывался под складками, было столько ужаса,что он не посмел даже прикоснуться к дочери, чтобы уложить ее как следует.Оставив Габриэлу, Джон повернулся и вышел так же бесшумно, как и вошел.

Поднимаясь в свою комнату, он раздумывал о том, а не безумнали Элоиза и какова будет дальнейшая судьба Габриэлы. О том, что у девочки,кроме полусумасшедшей матери, есть еще и отец, Джон искренне забывал.

Он ничего не мог сделать, чтобы спасти Габриэлу. В каком-тосмысле он был столь же бессилен и беспомощен перед Элоизой, как и их маленькаядочь.

Ему оставалось только презирать себя, и он презирал, заливаявиски собственные стыд и горечь.