Прекрасная монашка - Барбара Картленд Страница 69

Когда Аме начала рассказывать свою историю, Изабелла вскрикивала от ужаса, но потом, когда девушка рассказывала о новых бедах, постигших ее, ни один из трех слушателей уже не издавал ни звука. Они молча, неотрывно следили за каждым словом ее рассказа, а когда она закончила описывать последнее появление в лачуге Франсуа и его решение убить девушку, в комнате воцарилась тяжелая, гнетущая тишина.

— Когда я увидела памфлет и то, что было на нем изображено, то испытала такое потрясение, что решила покончить с собой, — рассказывала Аме. — Но потом я поняла, что на самом деле просто испугалась грозящей опасности!

— Как все это отвратительно, жестоко и низко! — еле слышно прошептал Хьюго.

— Когда я окончательно поняла, что должна буду скоро умереть, — продолжала свой рассказ девушка, — меня охватил неописуемый страх. Все казалось еще более ужасным, потому что эти люди — Франсуа и Рене — говорили о предстоящем убийстве, как о совершенно обычном, повседневном деле. Они могли бы точно так же решать, куда бы им деть дохлую кошку. Я для них абсолютно ничего не значила. Франсуа отдали четкий приказ, и этот приказ заставлял его действовать соответствующим образом.

У меня появилось желание, — говорила Аме, — кричать и плакать, упасть на колени и молить этого человека оставить мне жизнь. Но потом поняла, что, даже поступив таким образом, я ничего не добьюсь — мое существование не имело для этого человека никакого значения. Я была ненужной и нежелательной вещью, от которой ему требовалось как можно быстрее избавиться, мусором, который надо было выбросить из дома.

Усилием воли я заставила себя сидеть и молчать; затем Франсуа потянулся и зевнул, — продолжала Аме. — Он сказал: «Пора спать». После этих слов Рене кивнула в мою сторону и спросила: «А с ней что будем делать?»

Франсуа встал и, проговорив: «Закончим на рассвете», поднялся по приставной лестнице наверх, в мансарду.

Я слышала, как он устраивался там на полу, — рассказывала девушка, — а потом, подождав немного, Рене задула свечу и последовала за мужем. У меня появилось непреодолимое желание позвать эту женщину и упросить ее, чтобы она освободила меня. Но я понимала, что, как бы ни молила Рене, какие бы слова ни говорила ей, — все будет бесполезно. Я осталась внизу в полном одиночестве, если не считать полчищ крыс, которые вылезли из своих нор и скребли пол; я даже чувствовала, что некоторые из них осмеливаются бегать прямо по моим ногам.

Должна сказать вам, что меня всегда охватывал жуткий страх от одного вида крыс, но тогда, наверное, впервые в жизни, они, казалось, не имели для меня ни малейшего значения — эти крысы будут здесь и завтра, а я должна буду в самом скором времени умереть.

Когда я сталкивалась со смертью, живя в монастыре, — вспоминала девушка, — это всегда вызывало во мне какое-то трепетное чувство, удивление, может быть. Монахини обычно говорили об умерших так, словно смерть открывала тем двери в более счастливую, достойную жизнь. И мне казалось тогда, что и я сама никогда не испугалась бы смерти. Да и покойные монахини выглядели такими умиротворенными и прекрасными. Поэтому я никогда не боялась, как некоторые послушницы, ходить на обряды погребения их тел на монастырском кладбище.

Я всегда думала, — продолжала Аме, — что если когда-нибудь умру, то буду выглядеть так же, как те монахини.

Но, находясь в той лачуге в ожидании скорого конца, я отнюдь не испытывала ни счастья, ни умиротворения.

В тот момент мне безумно хотелось жить. И еще мне хотелось хотя бы раз увидеть вас, монсеньор. Я не могла допустить даже мысли о том, что вы останетесь в полном неведении о моих всех злоключениях, если не считать того, что вам принесут выловленное из Сены мое обезображенное, изменившееся до неузнаваемости тело.

Сказав это, девушка протянула руку, и его светлость крепко сжал ее в своих ладонях. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом Аме продолжила свой рассказ.

— Почти парализованная от страха перед тем, что должно было случиться со мной в самом скором будущем, я никак не могла собраться с мыслями, а потом вдруг осознала, что молюсь. Когда я жила в монастыре, то часто слышала о том, что у господа нельзя просить благ для себя лично, кроме помощи указать путь истинный — в этом случае на молящегося обязательно снизойдет благодать божья.

Поэтому я молилась не о том, чтобы убежать, — объяснила девушка, — не о том, чтобы меня кто-нибудь спас, а лишь о том, чтобы вести себя подобающим образом, когда наступит время испытания, о том, чтобы умереть с честью и достоинством. Молилась я долго — не могу сказать сколько, но очень долго, может быть, несколько часов, а потом я неожиданно услышала какой-то странный звук. Сначала я подумала, что это снова крысы, но потом поняла, что слышу скрип перекладин приставной лестницы, а затем до меня долетел звук чьих-то шагов, приближавшихся ко мне.

У меня появилось желание закричать, и я подавила его, чтобы не показаться трусихой в собственных глазах, и прижала ладони к губам. Кто-то приближался ко мне.

И я поняла, что близится час моей кончины. Вот сейчас, через секунду-другую, я почувствую у себя на горле огромные грубые лапы Франсуа… Господи Иисусе, молилась я, будь милостив ко мне.

Должно быть, я уже молилась вслух, — продолжала рассказывать Аме, — потому что кто-то шикнул на меня и приказал молчать… Это была Рене. Рука ее нащупала мою лодыжку. И как только женщина нашла ее в темноте, я услышала поворот ключа в замке кандалов. Очень осторожно она открыла замок, после чего сняла с меня кандалы.

Я услышала, как она положила цепь с кандалами на пол, потом ее пальцы нащупали мою руку, и женщина подняла меня на ноги. На цыпочках мы осторожно двинулись к двери. Дощатый пол тихо поскрипывал под нашими шагами, и крысы разбегались, заслышав этот скрип. Но, слава богу, никаких других звуков мы не слышали. Наконец мы добрались до двери. Женщина осторожно открыла ее, и я почувствовала, как лица моего коснулся порыв ночного воздуха.

Она прошептала мне: «Удирайте отсюда поскорее», и тут в отблесках света, идущего с лестницы, я увидела ее лицо, — продолжала девушка. — «Спасибо, спасибо вам», — прошептала я в ответ. «Вы были добры к моему маленькому Жану», — лишь сказала она. После этого дверь закрылась, и я осталась на улице совершенно одна.

У меня не было ни малейшего понятия, где я находилась в тот момент, — рассказывала Аме. — Я помчалась бегом по улице и через некоторое время обнаружила, что стою на набережной. Передо мной текла река, широкая и серебристая, — та река, в которую должны были бросить мое бездыханное тело! Я решила бежать вдоль набережной Сены, но потом вдруг увидела каких-то подозрительных людей; это были мужчины, они испугали меня, когда неожиданно возникали из тени домов, слоняясь по набережной, и тут я вспомнила о том, как была одета в эту минуту и насколько странным показался мой вид этим людям.

Внезапно эта река стала вселять в меня ужас — один толчок, и я могла бы оказаться в воде, и тогда Франсуа будет совершенно неповинен в том, что я утонула, — объяснила девушка. — Я метнулась в какую-то боковую улочку. Дома здесь были неказистые и грязные, поэтому я предположила, что внутри они, скорее всего, похожи на ту лачугу, в которой жили Франсуа и Рене.