Кинжал раздора - Марина Эшли Страница 69

– Бартоломью!

– Что? – остановился он на пороге.

– Ничего, – смутилась Женни.

– Я тебя люблю тоже! – улыбнулся он ей и вышел.

– Та-дам… – Женевьева взмахнула руками и закружилась в танце. – Та-дам-там-там.

Представила себя знатной дамой, в платье со свисающими рукавами-типпет. Вот только голова у нее не задекорирована. Придется рубить! Женни тихонько рассмеялась. Ах, какая же она счастливая. Счастливая!

Она налетела на Маленькую бабушку, та совсем неслышно вошла в кухню.

– Дедушке плохо? – испугалась Женни.

– Нет, солнышко. Дедушка задремал. Посматривай на него, а я прилягу.

Прабабушка поковыляла к себе, а Женни, подвернув рукава у свитера, перемыла посуду и заглянула к Маленькому дедушке.

– Джек? – спросил он.

– Джек ушел. Это я, Женни. – Женевьева присела рядышком.

– Время вы убиваете с вашим историческим костюмом. – Прадедушка всерьез сердился: наверное, болело у него что-нибудь. – Ишь чего удумали.

– Я потом тебе объясню, зачем мы это затеяли, – поправила его одеяло Женни. – Расскажи лучше о кинжале и Глазе бури.

Маленький дедушка успокоился и стал рассуждать вслух. Женни слушала. Ну вот. Рафаэль, похоже, опять прав: все значение, что прадедушка придавал письмам, заключалось в том, какие они, Мединосы, ловкие – смогли раздобыть переписку и определить гостей, и какие Медичесы подлые – наверняка обижали собственного племянника.

Но разве можно было этим испортить Женевьеве настроение? Она сняла свитер, повесила на спинку стула у своей кровати. Рукав как бы невзначай оказался на ее подушке. И заснула она абсолютно счастливая. Ну почти. Для полноты счастья не хватало ей таблеток от старости для любимого прадеда.

Бартоломью сделал глупость. Не надо было ему отказываться от обеда, говорить, что он сыт. Тут же посыпались вопросы: а где он пообедал, а у кого. Маму интересовало даже, чем его угощали. Отец не вмешивался: прикрывшись свежей газетой, он тихо давился от смеха. Спас Бартоломью Рафаэль, начавший притворно возмущаться, что по милости того весь день копался в тряпье, а Барт не удосуживается посмотреть результаты. Бартоломью пошел за Рафаэлем в комнату, и тут мама заметила, что он в одной рубашке.

– Я свитер отдал одной знакомой, поносить, – отмахнулся Барт не оборачиваясь.

Которой знакомой, мама не спросила, поняла – той, что накормила обедом.

Отец отложил газету и посмотрел на жену с улыбкой.

– Бартоломью отдал свой любимый свитер, – многозначительно сказала она и, подождав немного, горестно добавила: – Нет у нас больше сына.

У отца улыбка сползла, и лицо вытянулось от удивления.

– Не ожидала, что Бартоломью будет молчать. Не познакомит нас. Семья узнает все последней в городе!

– Ну почему последней? – попробовал пошутить папа. – Уверен, что Рафаэль с первой секунды в курсе происходящего.

Папа пригрозил маме пальцем.

– Только не вздумай их расспрашивать! Ни одного, ни другого!

Мама сердито загремела кастрюлями.

– Да, может, ничего серьезного, вот и не рассказывает, – после молчания предположил отец.

– Точно! – всплеснула руками мама. – Бартоломью что-то не похож на влюбленного.

Она принялась рассуждать.

– Бартоломью – всегда нараспашку. Не видно, чтобы он мучился, страдал, переживал. Довольный жизнью и весь в своих проектах!

Отец облегченно вздохнул. Но это был не конец, а всего лишь начало.

– А вот девушка? – вскрикнула мама. – Бедная девочка! Интересно, мы ее знаем? С ее стороны выглядит все очень серьезно! Заботится, чтобы не ушел голодным. Свитер с его плеча выпросила. А он, паршивец, даже не считает ее кем-то важным, чтобы познакомить с нами!

Мама переживала.

– Он не понимает, как серьезно девушки относятся к любви. Он ее обидит. А каково потом будет девушке? Ох, нужно поговорить с Бартоломью! Чтобы он понял, что с чужими чувствами нужно бережно обращаться. Что есть люди тонкой душевной организации, чуткие…

Отец захохотал:

– Ну, мать, ты определись сначала, за кого ты волнуешься и по какому поводу.

– За обоих! И я себе не прощу, если мой сын сломает кому-то жизнь!

– С утра ты боялась, что жизнь сломают ему.

Отец встал, подошел и обнял жену.

– Давай дадим ему время самому понять, что с ним происходит. Не дави на него!

Она закивала.

Но успокоиться не могла. Нужно что-то предпринимать или подождать? Поворочавшись в постели, мама встала и пошла посмотреть, как там мальчики. В комнате Рафаэля горел свет. Оба склонились над письменным столом. Эскизы, планы, черновики.

– Спать пора! Уже за полночь!

– Мама, очень много работы, – посмотрел на нее один сын.

– Потом отоспимся, после выставки, – повернул свою похожую, но более заросшую голову второй.

«Пора Бартоломью в парикмахерскую», – подумала мама, засыпая.

Бартоломью развернул записку Женевьевы и чуть не рассмеялся вслух. «Женин, Женин».

– Что за адрес? – поинтересовался молодой веселый шофер.

– Сан-Катарина, Цветочная улица, 72.

– У нас в Меланьи тоже есть такая. Возле вокзала. Домов двадцать.

– Тридцать один, – со вздохом уточнил Барт.

Водитель притормозил и окликнул прохожего, выясняя, где у них Цветочная улица.

Дом номер семьдесят два был больших размеров, но обликом своим напоминал домик Маленьких. Бартоломью решил, что у всех Мединосов схожие архитектурные вкусы.

– Джек Смит? За сундуком? – догадалась тетя Женевьевы. – Я как раз с него пыль обтерла.

Барт не удержался и первым делом открыл крышку. Закрыл, потом снова проделал то же самое.

– Подумать только, механизм работает до сих пор, – удивился он мелодичному громкому перезвону.

– Да, – закивала головой тетя. – Уж как наши девочки им не баловались, а не сломали. Умели делать в старину вещи.

Барт рассмотрел сундук со всех сторон. Ощупал, простукал дерево. Хотя чего стучать, уж если «музыка» работает…

– То, что нам надо для выставки! Лучше не придумаешь. И в отличном состоянии! Правильно хранили, – похвалил Барт.

Тетя зарделась от удовольствия.

Барт заглянул внутрь сундука. Какая-то одежда. Пусть Рафаэль с Женевьевой разбираются. Он оформит любую.

Главное, что-то есть. Барт вынул пучок сухой травы, растер пальцами. Старая. Не пахнет.

– Это розмарин, – пояснила тетя, – от моли. С каких же он там времен?

– Мама обычно лаванду использует… – Бартоломью пустился развивать тему хранения одежды.