Новая царица гарема - Георг Борн Страница 69

«По извилистым улицам гремят трубы, – так описывает праздник Швейгер Леркенфельд в своем сочинении, – под полумесяцем глухо звучат тамбурины в руках смуглых детей арнаутов, и когда ночное покрывало спустится на освещенный Стамбул, там и сям слышится нежная игра на флейте, выполняемая за затейливыми проволочными окнами того или другого гарема. С первыми лучами утренней зари за горами Скутари вторично пушечные удары возвещают наступление дня, и каждый мусульманин снова на день воздерживается от пищи, питья, курения и употребления благовонных эссенций.

Величие всего праздника составляет таинство «святой ночи». Страх овладевает исламитами с наступлением этой ночи. С ней связано необъяснимое, таинственное представление о сверхъестественных влияниях на весь видимый мир: все существа одушевленной и неодушевленной природы в эти часы приводятся в движение волшебными силами, которые сильнее проявляют в них чувство бытия. Самым осязательным образом это исламитское таинство нашло себе проявление в одном обычае, который состоит в так называемой брачной ночи падишаха.

После большой церемонии в одной из императорских мечетей едет султан верхом в свой мраморный дворец Долма-Бахче, где с танцами и музыкой повелителя всех правоверных ждет еще нетронутый цветок гарема, новая жена, которая долгое время перед тем тщательно воспитывалась под руководством султанши Валиде, чтобы быть достойным образом подготовленной к этому часу.

Свидание происходит посреди празднества. Между тем как в великолепном зале под отливающим рубинами стеклянным куполом прогуливаются разодетые красавицы и невидимый оркестр разносит по огромному покою тихие, приятно ласкающие слух мелодии, султан прислушивается к ним из-за бархатного занавеса своего ложа. Цветные огоньки перебегают с пуговицы на пуговицу, но вот зашумел пурпурный занавес, и Тала, единственное мужское существо, которое смеет находиться в течение этого праздника внутри императорских покоев, просит у султана дозволения сделать ему обычный туалет.

Все покои пусты, все двери заперты, зеркала завешены, и на большой террасе, выходящей на Босфор, стоят хорошо вооруженные бостанджи, чтобы немедленно застрелить всякого злодея, дерзнувшего в эту святейшую из ночей приблизиться к султанскому святилищу.

В прелестном, сверкающем мозаичными, алебастровыми и янтарными украшениями брачном покое, молодая, по мнению мусульман, счастливейшая девушка под солнцем Аллаха, ожидает той минуты, когда снова зашумит пурпурный занавес и появится султан, чтобы принять новую красу своего гарема.

На улице сотня пушечных выстрелов возвещает народу минуту свидания. Огромная толпа народа на улице ждет с любопытством того момента, когда султан на молочно-белой кобыле Недидере отправится верхом в одну из императорских мечетей, чтобы показаться народу во всем величии восточных государей.

Через два часа после захода солнца отправляется падишах в мечеть для молитвы. Молитвенные галереи сверкают в блеске разноцветных огоньков цветных лампад, которые блестящими цепями перебегают на красивые карнизы. Наверху, на голубом куполе, блестит золотой полумесяц, между тем как первые созвездия бросают свои серебряные нити на волшебную картину.

Султан приближается на лошади. Шталмейстеры с развевающимися плащами открывают шествие, их замыкает гвардия. Далее следует султан в роскошном мундире, окруженный блестящей свитой и в сопровождении длинной пестрой толпы придворных и кавасов. Во время церковной церемонии гвардия занимает все входы, офицеры занимают лестницы и стоят шпалерами во внутреннем помещении – еще раз ярко сверкает полузабытый восточный блеск, расточительная роскошь Османидов, баснословное великолепие Востока…»

Наконец-то султанша Валиде праздновала торжество и победу своего влияния. Шейх-уль-ислам уже считал ее низвергнутой или, по крайней мере, вытесненной. Последний удар султанши, как мы уже видели, совершенно не удался – как вдруг «святая ночь» снова подняла ее до ее прежнего, а может быть, еще и большего, чем прежде, влияния. Она надеялась на это. Султанша Валиде знала могущество своего средства и сумела им воспользоваться. Праздник Байрама снова поднял ее прежнее значение, которое она уже утратила, и теперь она была сильнее и могущественное, чем когда-либо. Теперь смотрела она с торжествующим презрением на своего противника шейх-уль-ислама, который с притворной преданностью, безмолвно и сосредоточенно перенес эту перемену.

Султан Абдул-Азис был в таком восторге от новой красивой царицы гарема, молодой, прекрасной черкешенки, избранной для него и представленной ему султаншей Валиде, что после церемонии в мечети он еще раз посетил свою мать, чтобы засвидетельствовать ей свою признательность. Этот случай ясно показал всем, что султанша Валиде находится снова на высоте своего могущества. Султан был в прекраснейшем расположении духа, и давно не видали его таким милостивым и веселым, как в вечер брачной ночи. Однако султанша стала осторожнее и на всякий случай обеспечила себя еще одной союзницей или, лучше сказать, орудием, которое при случае могло быть важным и могущественным. Она так воспитала и так опутала своим влиянием новую красавицу гарема, что во всяком случае могла через прекрасную черкешенку достичь своего могущества, если бы даже султан не был привлечен к ней уже одним только ее выбором. И без того уже султан сожалел о разрыве с султаншей Валиде, для него заметно было ее отсутствие, он не мог обходиться без ее советов и влияния, ведь за долгие годы мать сумела почти совсем уничтожить в нем самостоятельность.

В последний день Байрама принцы также могли являться к султану с уверениями в своей преданности и чтобы засвидетельствовать ему свое почтение. В прежние годы султан не хотел беспокоить себя их приемом, на этот же раз они, к удивлению своему, были введены гофмаршалами в гостиную султана.

Абдул-Азис принял их в мундире с орденскими звездами на груди. Он сидел, а принцы должны были стоять. После того, как они засвидетельствовали султану свою покорность и преданность, султан напомнил им в немногих словах, что его милости обязаны они своей жизнью и всем, что имеют. Затем он приказал им прочесть древние хроники и припомнить родовые законы. В одной из этих хроник говорится слово в слово следующее:

«После свержения с престола нашего повелителя султана Мустафы в 1618 году (по-турецки 1024) царствовал наш повелитель султан Осман. Перед началом своего победоносного похода против врагов государства позвал он к себе брата своего Магомета, чтобы приказать его умертвить. Когда принц вошел в покои, султан сидел на софе и читал книгу. Принц обратился к нему с такими словами:

– Умоляю тебя именем Аллаха, не пятнай себя моей кровью и не делай меня твоим обвинителем в страшный день всеобщего воскресения мертвых. Я ничего не желаю от тебя, кроме сухого хлеба ежедневно.

Султан отвечал на это приказанием удушить его, которое и было исполнено в его же присутствии посредством окрашенного в красный цвет шнурка. При казни у него из носа брызнула кровь так высоко, что обагрила чалму нашего повелителя султана».

Это деяние случилось в Джемади [10]1030 года (по нашему счислению 1621). «Но не прошло и года, – так говорится в хронике дальше, – как с нашим повелителем султаном Османом случилось то же, что сделал он со своим братом: и он был задушен, и на нем оправдалось справедливое изречение: каким судом судишь, таким же и сам будешь осужден!»