Тайна фамильных бриллиантов - Мэри Элизабет Брэддон Страница 69

Маргарита смотрела на Клемента грустным, мрачным взглядом.

— Судьба сильней любви, Клемент, сказала она, — я никогда не смогу быть твоей женой.

— Почему?

— По причине, которой ты никогда не узнаешь.

— Маргарита, я не хочу преклоняться…

— Ты должен, — она протянула руку, как бы желая остановить пламенные слова Клемента. — Ты должен преклониться перед судьбой, Клемент. Мир кажется нам часто очень жестоким, небо как бы скрывается от нас, так что мы не видим руки милосердного провидения в страшных испытаниях, ниспосылаемых на нас. Теперь жизнь мне кажется тяжелой, очень тяжелой; не делай ее еще тяжелее. Я — самая несчастная женщина на свете, и ты можешь сделать только одно для меня — не расспрашивать, не задерживать меня и забыть бедную Маргариту.

— Я никогда тебя не отпущу, — решительно произнес Клемент. — Ты моя, ты дала слово быть моей. Я не допущу, чтобы какая-нибудь глупость, какая-нибудь женская фантазия нас разъединила.

— Нет, небо свидетель, что нас разлучает не глупость, не женская фантазия, — ответила девушка грустно.

— Что же, Маргарита? Скажи, что?

— Я никогда не скажу этого.

— Ты переменишь свое мнение.

— Никогда.

И она взглянула на него таким решительным, твердым взглядом, что Клемент невольно вспомнил слова доктора Винцента о железной воле Маргариты. Неужели доктор прав? Неужели упорная твердость этого нежного, юного создания пересилит страстное влечение мужчины?

— Что же может нас разлучить, Маргарита? — воскликнул мистер Остин. — Ну что? Ты видела вчера мистера Дунбара?

Девушка вздрогнула, и бледное лицо ее посинело, словно у мертвеца.

— Да, — сказала она после минутного молчания, — мне повезло… я видела… мистера… Дунбара.

— И ты говорила с ним?

— Да.

— Подтвердило это свидание твои подозрения или, напротив, развеяло их? Уверена ли ты по-прежнему, что Генри Дунбар убил твоего несчастного отца?

— Нет, — произнесла Маргарита решительно, — нет, я этого не думаю.

— Ты не думаешь? Так вид и манеры банкира убедили тебя в его невиновности?

— Я уверена, что Генри Дунбар не убивал… моего бедного отца.

Невозможно описать, с какой грустью она произнесла эти слова.

— Но что-нибудь произошло особенного на этом свидании, Маргарита? Генри Дунбар тебе, верно, сказал что-нибудь… о твоем бедном отце; может, открыл какую-нибудь позорную тайну, которую ты до сих пор не знала? И ты теперь боишься, что я не вынесу этого позора? Ты жестоко ошибаешься; ты меня не знаешь, Маргарита, и жестоко оскорбляешь мою любовь к тебе. Будь только моей женой, и если злые люди осмелятся указывать на тебя пальцем: «вот жена Клемента Остина, она дочь вора и каторжного», то я отвечу им презрением; я скажу им, что женился на тебе потому, что я тебя уважаю, потому, что ты, хотя и дочь преступника, выше, благороднее многих королев.

Впервые в это роковое утро слезы показались на глазах Маргариты, но она отерла их быстрым движением руки.

— Вы — хороший человек, Клемент, — сказала она, — и я… я бы желала быть достойной вас. Вы — добрый человек, зачем же вы теперь так жестоки ко мне? Пожалейте меня и отпустите.

Она вынула из-за талии маленькие часы и взглянула на них, но вдруг вспомнила, что это подарок Клемента, и, сняв с шеи цепочку, подала их Клементу.

— Вы мне подарили их, когда я была вашей невестой, мистер Остин. Я не имею теперь никакого права оставить их у себя.

Она сказала это мрачно и грустно, но Клемент не обратил на это внимания: он был добрым человеком, как справедливо сказала Маргарита; но и добрые люди выходят из себя. Он бросил часы на пол и раздавил их на мелкие части.

— Вы жестоки и несправедливы, мистер Остин, — сказала Маргарита.

— Я — человек, мисс Вильмот, — ответил с горечью Клемент, — и я чувствую как человек. Когда женщина, которую я любил, в которую я веровал, вдруг прехладнокровно объявляет, что она решила разбить мое сердце, бросить меня и отказывается даже представить причину своего непонятного поступка, то, извините, я не настолько джентльмен, чтобы расшаркаться и сказать: «Как вам будет угодно, леди».

Клемент отвернулся от Маргариты и прошелся по комнате. Он был взбешен, но горе и злоба были так перемешаны в его сердце, что он не осознавал, которое из двух преобладает. Вскоре к чувству горя присоединилось и чувство любви, и вместе эти чувства легко пересилили злобу. Он снова подошел к Маргарите, которая все еще стояла на том же месте, но уже надела шляпку и перчатки.

— Маргарита, — сказал Клемент, стараясь взять ее за руку, между тем как она отшатнулась от него, — Маргарита, выслушай меня в последний раз. Я тебя люблю и верю, что ты меня любишь. Если это правда, то никакая преграда не может нас разлучить. Я тебе позволю уехать только с одним условием!

— С каким?

— Скажи мне, что я обманывал себя. Я старше тебя, Маргарита, на двенадцать лет, и нет ничего интересного или романтичного ни во мне самом, ни в моем положении в свете. Скажи мне, что ты меня не любишь. Я — гордый человек. Я не стану вымаливать счастья, как нищий. Если ты меня не любишь, Маргарита, то вольна ехать куда хочешь.

Маргарита молча поникла головой и тихо пошла к дверям.

— Вы уезжаете… мисс Вильмот! — воскликнул Клемент.

— Да, уезжаю. Прощайте, мистер Остин.

Клемент схватил ее за руку.

— Вы не выйдете так из этой комнаты, Маргарита Вильмот, — воскликнул он, обезумев от гнева и страсти, — нет, вы так не уйдете. Вы скажете мне просто и ясно всю правду. Вы не любите меня?

— Нет, я вас не люблю.

— Так это все был обман, комедия, ложь? Когда вы улыбались мне так нежно, так сладко, вы бессовестно лгали; когда вы краснели от радости и стыда, вы обманывали меня, как хитрая кокетка? Все — каждое нежное слово, каждый взгляд, каждая слезинка, дрожавшая как бы от счастья в ваших глазах, — все это была ложь, ложь, ложь, все была…

И несчастный закрыл лицо руками и зарыдал. Маргарита пристально смотрела на него, но в глазах ее не видно было ни слезинки; лицо оставалось холодным, бесчувственным, только губы ее были судорожно сжаты.

— Зачем ты это сделала, Маргарита? Зачем ты меня погубила? — промолвил, наконец, Клемент раздирающим душу голосом.

— Зачем? Я вам сейчас скажу, — ответила она тихо, но решительно. — Я вам скажу зачем, мистер Остин, и тогда вы станете меня презирать и вам будет легко забыть меня, выбросить навсегда мой образ из вашего сердца. Я была бедная, одинокая девушка; нет, я была хуже, чем бедная и одинокая; позорная история моего отца тяготела надо мной. Хорошо было такому презренному созданию, как я, возбудить любовь в джентльмене, который мог бы вывести меня из нищеты, дать мне честное имя, ввести меня в общество честных людей. Я была дочерью каторжного, отверженного, и ваша любовь представлялась мне блестящим средством выйти из того позорного бедственного положения, в котором я находилась. Я была человеком, Клемент Остин; и в крови моей не было ничего, что могло бы меня научить добру или удержать от соблазна. Я ухватилась за эту единственную для меня надежду на спасение и старалась всеми силами возбудить в вас чувство любви ко мне. Шаг за шагом я все более и более овладевала вашим сердцем и довела вас до того, что вы предложили мне свою руку. Таким образом, я достигла своей цели. Я торжествовала и была счастлива своим успехом. Но, вероятно, у самых жестоких преступников есть хоть какая-нибудь совесть. В прошедшую ночь моя совесть вдруг проснулась, заговорила во мне, и я решилась избавить вас от брака с женщиной с таким позорным, преступным именем.