Год длиною в жизнь - Елена Арсеньева Страница 69

Семеныч вздохнул, снял кепку, зачем-то заглянул в нее и снованадел. Вынул из бардачка пачку папирос «Беломор». Такие папиросы Рита ужевидела. Он не предложил закурить Рите. Вообще русские мужчины до сих порверили, что женщины не курят. Французов-то уже давно отучили от такихпредрассудков! Мужчина чиркнул спичкой (толщине русских спичек и количествунамазанной на них коричневой серы Рита поражалась не единожды!) и затянулся.Сквозняк, пахнущий солнцем и тополиным листом, немедленно выгнал едкий дым.

– Да как тебе сказать, – проговорил Семеныч. – Когда-то былидрузья, потом… раздружились. А сейчас вот случайно соседями стали. Жена моя сМариной Ивановной не знается – как рассорились еще в пятнадцатом году, так и неможет с ней примириться. А я, честно говоря, Марине Ивановне по гроб жизни будублагодарен: ведь она меня с Аграфеной свела, кабы не Марина, мне б не то что наней жениться – близко б не подойти. Тут вышло знаешь как? Не было бы счастья,да несчастье помогло…

Рита задумчиво разглядывала чеканное морщинистое лицо,бывшее когда-то, очевидно, красивым и дерзким. У Семеныча были совершенножелтые глаза, как у дикого кота или ястреба.

Получается, его жена не может простить Марину за то, что онакогда-то устроила этот брак? Ничего себе… И как же они прожили жизнь? Он еелюбит, она его – нет, однако у них две дочери, уже взрослые, ведь Семеныч втаких годах…

– Скажите… – начала было Рита, да запнулась. – Извините, явас по отчеству знаю, а по имени – нет.

– Макаром меня зовут. Макар Семенович Донцов.

– А меня – Рита Аксакова, – представилась она, подумав, чтони к чему этому простому человеку забивать голову сложностями ее биографии идвойной русско-французской фамилией.

– Ну, коли познакомились, поручкаемся, что ли, – предложилМакар Семенович.

Обменялись рукопожатием.

– Скажите, Макар Семенович, а что она вообще за человек,Марина Ивановна? Понимаете, у меня к ней поручение от ее давних знакомых, номеня предупредили, что человек она сложный…

– Сложный? – хмыкнул Донцов. – А где ты простых видала? Клюбому в душу заглянешь – и улыбнешься, и ужаснешься. Марину нашу Ивановнутакие бесы в жизни гнули, что не приведи Господь. Металась от белого к черномуи обратно. Подозреваю, много греха на душу взяла… Да что ж, я тут ей не судья,я ведь и сам убивал – сначала в Гражданскую, потом в Маньчжурии, когда сЯпонией воевали. Марина Ивановна и по сю пору считает, что жизнь с нейнесправедливо обошлась. Она книжку пишет – воспоминания о своей жизни, хочетсчеты со всеми свести, кого в своих бедах винит. Читает мне иногда: про Энск,да про Харбин, да про Питер… Я говорю: Марина Ивановна, ну чего ты буровишь,скажи на милость? Кто и когда такое напечатает? Да никто и никогда! И мало ликто говорит про какую-то оттепель – не для России это, не может в ней ничеготакого быть, иначе страна развалится. В России гайки нужно туго завертывать,иначе все вразнос пойдет. Слишком большой механизм, слишком широко маховикходит! Понимаешь?

Рита не очень уверенно кивнула.

– А, женщинам не понять, – махнул рукой Донцов. – МаринаИвановна тоже не понимает. Пишет да и пишет… А что проку?

– Она одна живет? – осторожно спросила Рита.

– Почитай что одна. Сын у нее взрослый, так сбежал от нее втайгу. Олкан, станция такая есть в Комсомольском районе. Там живет. Приезжаетиногда – он вроде как писатель – и снова в глухомань свою забирается, от материподальше. Не знаю даже, что между ними произошло, только он раз по пьянке – ну,выпили мы с ним по паре рюмок по-соседски! – сказал, что мать ему жизньиспортила.

Рита задумчиво посмотрела в окно, на широкую улицу, покоторой полз неуклюжий, округлых очертаний, желто-красный автобус. Набит он былбитком – так, что дверцы до конца не закрылись, между ними торчал прищемленныйподол чьего-то пестрого платья. Видимо, дела с общественным транспортом в Х.обстояли так же, как в Энске: худо-бедно, по-русски говоря.

То, о чем говорил Макар Семенович, вполне совпадало суслышанным от Лаврова. К Марине и раньше-то Рите идти не хотелось, а сейчасвовсе расхотелось. Может, и правда – не стоит ее навещать? Отыскать Павла,повидаться с ним – ведь поручение, данное Рите, касалось именно его, а не Марины…Исполнить свой долг – и побыстрей вернуться домой. Сначала все же придетсязаехать в Энск – Федор взял с нее слово вернуться! – а потом в Париж. И забытьвсе, и отряхнуть со своих стоп прах этой страны, которая не вызвала в ее душеникаких ностальгических ощущений. Да, Рита Ле Буа окончательно утратила связь сродиной своих предков. Когда-то ее отец сам чуть не погиб и чуть семью непогубил из-за своего страстного желания вернуться в Россию. Его дочь можеттолько плечами пожать, думая об этом. Она не отсюда!

«Когда мы в Россию вернемся… о Гамлет восточный, когда?..»Да никогда!

Во времена Сталина много говорили о безродных космополитах.Мало кто знал, что словосочетание принадлежит не Сталину и не ЗиновиюПаперному, запустившему его в оборот, а критику Белинскому, «неистовомуВиссариону», да это не суть важно. Наверное, Рита была именно такой безроднойкосмополиткой… по отношению к России. Она любила Францию, хотела вернуться воФранцию. И как можно скорей!

Решено. Она не будет встречаться с Мариной. Зачем времятянуть?

– Макар Семенович, у меня к вам просьба, – нерешительнопроизнесла Рита. – Вы не говорите Марине Ивановне, что я ею интересовалась,хорошо? На самом деле, мое поручение касается ее сына.

– Ну, к Пашке тебе придется в Олкан ехать, – сочувственновздохнул Макар Семенович. – Не то чтобы совсем уж даль, но и не так чтобыблизко. Только знаешь, какой тебе мой совет? Ты сначала в Союз писателей сходи.Они точно знают, где сейчас Павел может быть. А вдруг приедет на днях? Тогда ипо тайге мотаться не придется. А Союз писателей отсюда в двух шагах. Вон, доконца квартала дойдешь, повернешь по Комсомольской налево – и вниз иди, кМилицейской. Справа будет красивое двухэтажное здание с большими окнами. Воттам, во втором этаже, и спрашивай про Пашку.

– Спасибо. Хорошо, когда город такой небольшой, все рядом, –сказала Рита, выбираясь из машины.

– Как это небольшой? – Вид у Макара Семеновича, когда ондоставал из багажника чемодан, стал обиженный. – У нас очень большой город. НеМосква, конечно, но… Ты вот в Олкан съездишь – сама поймешь, что такое нашгород. Погоди! – спохватился он. – Что ж мы делаем? А шоколадку дляадминистратора? Давай я твои вещи покараулю, а ты скорей через дорогу, в«Гастроном». На втором этаже налево – кондитерский отдел. Купи «Аленку», чтоли. Иначе не видать тебе номера с удобствами, придется в общий туалет бегать!