Что сделала моя лучшая подруга - Люси Доусон Страница 68

— Мы не могли бы остановиться около банка но пути? — спрашиваю я у таксиста. — Мне нужно снять немного наличных.

Оставлю Пауло месячную плату за квартиру. Все барахло, какое не смогу забрать, пусть выбросит. Это самое меньшее, что я в силах сделать. Может быть, поступлю так, как следовало поступить с самого начала. Съезжу на недельку к Вик, а там посмотрим. Она всегда такая замечательная: умеет выслушать, посоветовать, утешить. Но как я смогу рассказать ей обо всем этом? Впервые в жизни мне придется что-то от нее утаить. Я никому не могу признаться. Теперь я совершенно одинока.

Что я скажу Тому и Бэйли? Что уезжаю в отпуск? Что мне предложили невероятную, просто потрясающую съемку и я никак не могу отказаться от этого предложения? Наверное, сейчас, когда Гретхен уже вне опасности, они будут готовы мне поверить, даже если я объявлю, что улетаю на Плутон. Они думают только о ней.

А что касается ее… Если она очнется и увидит, что меня нет, то, может быть, сначала ничего никому не расскажет. Может быть, потянет время, будет ждать, когда я появлюсь, чтобы ее рассказ о том, что случилось на самом деле, позволил ей сорвать куш побольше. Но я не вернусь. Все пройдет, и мы все просто будем жить своей жизнью, стараясь изо всех сил.

Такси переезжает через «лежачего полицейского», машину слегка встряхивает. Мы поворачиваем на более оживленную улицу, подъезжаем к перекрестку со светофорами. Слева — автобусная остановка. Там стоит женщина. Руки в карманах, на запястье — ремешок сумочки. Она смотрит в одну точку с тупой решимостью, и я понимаю, что она каждый день ждет автобус на этой остановке, сколько себя помнит. За спиной у женщины вывеска: «ПРОБЛЕМЫ С НАЛИЧНОСТЬЮ? ОБНАЛИЧИВАЕМ ЧЕКИ!», рядом — закрытое кафе под названием «Большой Джо», где готовят кебабы, а чуть дальше — прачечная с вывеской «ЗДЕСЬ СТИРАЮТ ПУХОВЫЕ ОДЕЯЛА!». Как далеко я буду отсюда, когда люди начнут обналичивать свои чеки, жевать жирные куски мяса и отдавать в стирку свои вещи на следующей неделе, в следующем месяце, в будущем году?

Мы проезжаем мимо закрытого цветочного магазина, где на витрине уже полным-полно сердечек — торговая сеть готовится к Дню святого Валентина. «НЕ ЗАБУДЬТЕ ПРО 14 ФЕВРАЛЯ!» — напоминает плакат, который держат в клювах картонные голубки.

Забыть? Как я могу об этом забыть?

Бэйли… Я даже не могу сказать, что потеряла его, поскольку он по большому счету никогда не принадлежал мне, как бы сильно я его ни любила. Но безусловно, я готова годами жить надеждой на его возвращение. Он заставляет меня вести себя смело — если бы он понял меня правильно, быть может, мы бы сейчас сидели рядышком в этом такси и ехали бы ко мне, к моей постели, но что бы со мной стало после его ухода? Ведь он все равно ушел бы.

Я не представляю, можно ли еще встретить такого мужчину, как он. А может, и не стоит встречать. Наверное, просто нужно держаться от таких подальше до тех пор, пока память не сжалится над тобой, пока не забудешь о том, что такие мужчины — как наркотик, и тогда будет не так больно, а потом — еще меньше. Ничего хорошего мне не принесла встреча с ним в тесных больничных помещениях, где, как бы близко мы ни были друг к другу, он все равно оставался недостижим. Для меня, по крайней мере. Я знаю, что солгала, когда Том спросил у меня, кого бы я выбрала — его или Бэйли. Сколько бы меня ни спрашивали, ответ всегда был бы один: Бэйли. Надеюсь, в один прекрасный день судьба подарит мне такой же поцелуй, как тот, с ним, на Лестер-сквер, но этот мужчина тоже будет любить меня.

Что же до Тома… Разные мужчины есть на свете, и есть Том. Одного его я удержу в своей памяти как образец того, каким хорошим может быть человек. Господь любит мучеников, и я думаю, что Господь любит Тома, как его люблю я. Он встает на бой, он расправляет плечи и всегда поворачивается лицом к солнцу, но при этом он нежен, добр и правдив.

Если бы лично для меня наступил конец света, я бы хотела, чтобы со мной рядом оказался Том… правда, я очень этого хочу. Не знаю, как такое может быть, — теперь я понимаю, что мы не сможем быть счастливы вместе. Но я, пожалуй, готова на все: даже на то, чтобы он остался с Гретхен, лишь бы только он каким-то образом сохранился в моей жизни.

Но конечно, она не позволит, чтобы так было, и теперь мне пора попрощаться с ними обоими.

Я не стану скучать по Гретхен. Уверена, и она по мне тосковать не будет.

Глава 30

Бэйли целых полтора часа проговорил по телефону с матерью, уговаривая ее приехать в больницу. Она то истерически рыдает от радости, то успокаивается и злится. Она упорно утверждает, что сегодня приехать никак не сможет, просто выжата как лимон после исполнения главной роли в спектакле, и к тому же до завтра Гретхен все равно не очнется.

Бэйли устало думает: «Вот именно. До завтра она не очнется. Приезжай и посиди рядом с ней — поплачь, покричи на нее, пока она тебя не слышит».

Но мать упрямо отказывается, и Бэйли, проиграв бой, сдается. Положив трубку, он смотрит на часы. Два часа дня. Пора в больницу. Он немного поспал и чувствует себя лучше, но, чтобы избавиться от остатков стресса, решает быстренько принять душ. Взяв в шкафу чистое белье, он думает, что надо бы позвонить Анне-Лизе, с чьей постели он неохотно встал вчера утром. Черт, ведь он только вчера проснулся в Испании? С ума сойти. Просто сойти с ума.

«Спасибо тебе, Господи, — думает Бэйли. — Я тебе очень многим обязан».

Том просыпается в три часа четырнадцать минут дня, уткнувшись лицом в подушку на их с Гретхен кровати. В первый момент он ничего не понимает. Почти целую минуту он моргает и собирается с мыслями. Наконец до него доходит, что он больше четырех часов назад решил прилечь на минутку. Он ругается и вскакивает. Вчера он приехал такой измученный, но, войдя в квартиру, обнаружил страшный беспорядок. Пахло пролитым виски, везде валялось битое бутылочное стекло. К тому времени, как он смел осколки и завернул их в газету, подобрал разбросанные по ковру таблетки и пересыпал их в баночку, пропылесосил ковер, подобрал упавшие с ванны шампуни и гели, вымыл заблеванный унитаз и раковину, ему просто пришлось прилечь, другого выбора не было.

Через десять минут он уже принял душ, переодет и готов идти. Он берет ключи и замечает мешок с мусором, аккуратно завязанный и стоящий около входной двери. Он решает, что можно заодно захватить и выбросить мусор из кухни. Он сует ключи и бумажник в задний карман и идет в кухню.

Он вынимает мешок из мусорного ведра, но, как назло, треклятый мешок рвется в тот самый момент, когда он его вытаскивает, — ровно рвется, словно его рассекли хирургическим скальпелем. Мусор вываливается через прореху, будто из лопнувшего кишечника. Том, искренне сожалея, что ему пришла в голову дурацкая мысль выбросить этот мусор, уже готов засунуть мешок обратно в ведро, но, скрипнув зубами, убеждает себя в том, что все равно сделать это нужно. Он открывает ящик кухонного стола и берет новый мусорный мешок. Поднимает порванный и пытается аккуратно уложить его в новый, стараясь не испачкать брюки и ничего не уронить на пол. К несчастью, из порванного мешка все-таки выскакивает картонная трубочка от рулона туалетной бумаги, заткнутая с обеих концов бумажными носовыми платочками, консервная банка от супа и… (Том едва удерживается, чтобы его не стошнило) куриные косточки и полистироловый поддон, на котором некогда лежали две свежие форели. Теперь запашок далеко не свежий. Том морщится и сначала собирает куриные кости. Потом намеревается поднять картонную трубочку и замечает, что при падении скомканный бумажный платок с одной стороны вывалился, а внутри трубочки спрятано что-то еще, тоже белое.