Осенняя женщина - Анна Климова Страница 68

— Сверху даю еще пять. Десять баксов!

— У них вкус креветок, надо заметить…

— Меня не вырвет, не надейся. Мое последнее предложение — двадцать баксов!

— Эта загадка уйдет вместе со мной в могилу.

— С тобой все ясно. У мальчика взыграло детство, — проговорил недовольно Митек.

Двадцать баксов! За работу, приносившую Тимофею когда-то не меньше двух-трех кусков в тех же зеленых бумажках. Как ужасно упали цены за три года!

— Кстати, — прошептал Тимофей, потому что Инесса Михайловна за соседним столом уже навострила ушки, — я завтра собираюсь сачкануть. Прикроешь меня?

— Ладно, неблагодарный. Отмажу тебя в очередной раз. Но с тебя упаковка пива. Компенсация за слюну, которой меня завтра обрызгает наш Кузя. И вообще должен я знать, за что страдаю?

— Должен, должен, но знать тебе все равно не обязательно. Будешь спать лучше.

— Вот чего нет, того нет. О тебе ведь, паршивце, думаю.

— Только не это! — хихикнул Тимофей.

— Не в том смысле, извращенец! Мне твоя скрытность покоя не дает.

— Да неужели? — притворно изумился Тимофей, отворачиваясь к экрану компьютера.

— Кстати, вот куда ты дел свою Майю? У вас что, уже завяли помидоры?

— Скукожились — будет вернее.

— И я узнаю об этом последним? Понимаю, тебе сейчас плохо. Ты можешь поплакаться у меня на груди. Потом. Не на людях.

— Во-первых, обойдусь как-нибудь без твоей груди. Во-вторых, слишком много говоришь, Митек.

— «Птица Говорун отличается умом и сообразительностью. Умом и сообразительностью». Истина, подтвержденная временем. Можешь поделиться со мной всеми интимными подробностями, и они уйдут вместе со мной в могилу.

— Боюсь, ты уйдешь в могилу раньше, чем я поделюсь.

— Все понял. Я же воспитанный мальчик. Только разреши сделать последнее предложение. Предлагаю двадцать пять баксов за историю о тараканах! Двадцать пять!

— Дать тебе еще один рецепт?

— Да пошел ты!

Тимофей почти видел, каким был Димка в детстве, — маленький головастик с непропорционально большими ушами, сопливый, с открытым из-за аденоидов ртом, наглый и оттого смелый. Старшие дети его наверняка часто колотили. Смущало ли его это? Ничуть. Он хохотал в лицо обидчикам и раз за разом повторял оскорбления, за которые его били. Его тормошили, а он давился от хохота, визжа, к примеру, как полоумная свинка на весь двор: «А Сашка навонял! Я все слышал! Сашка навонял!». И никто не мог бы заткнуть ему рот, потому что затыкающие руки он предпочитал слюнявить. Наглость, говорят, — второе счастье. Дима был тому лишним подтверждением. И если ситуация осложнится, Тимофей знал, на кого можно положиться, несмотря на противоречивость Димкиного характера.

* * *

Вера была из тех девчонок, которые сочетали в себе ум, любознательность, простоту в общении, ненавязчивость, смелость и умение держать язык за зубами. Платьям она предпочитала джинсовые комбинезоны, вместо журналов «Cool» с фотосериями на молодежные любовные темы она покупала произведения Стивена Кинга, Хоторна и Набокова. Вера переписывалась с различными университетами Европы, которые в ответных письмах на ее новации предрекали ей большое будущее. Вера обещала стать талантливой карьеристкой. В лучшем смысле этого слова. Лет эдак через десять — пятнадцать она сменит свой комбинезончик на строгий костюм деловой женщины, жаргон — на безупречную речь, полную шарма и обаяния настоящей хищницы, а из квартиры родителей в Малиновке переберется в какой-нибудь пентхаус в Америке или в скромный домик на окраине Лондона. Трудно угадать, где может остановить свой выбор девушка с широкими возможностями, добытыми собственными талантами и трудом. Может быть, она будет одна, потому что мужчин привыкнет рассматривать под микроскопом, а возможно, счастливо выйдет замуж. Но в минуты затишья, в сером сумраке незанятых вечеров, в дождь, барабанящий в окна ее прекрасной спальни, она будет скучать по родине и с ностальгией вспоминать свое детство. И, судя по всему, Колька собирался оставить след в ее воспоминаниях.

Он позвонил из обычного уличного таксофона, по обычной «белтелекомовской» карточке, в обычную квартиру, обычной девочке по имени Вера.

Трубку долго никто не снимал. Колька подождал. Времени у него было много. Теперь уже много.

Колька не думал в тот момент ни о школе, ни о переживаниях родителей (мать ведь обязательно позвонит отцу, это он знал), ни вообще о чем-либо, кроме своей обиды. В какие-то мгновения отчаянная решимость ставит перед вами кривое зеркало, и искаженное отражение мира заставляет испытывать отвращение к миру настоящему.

— Алло? — услышал он в трубке. — Кто это?

— Это Ник. Как дела? — замялся он на мгновение.

— Нормально. А у тебя?

— Не очень. Маманя опять пеной изошла. Слушай, Вер, не могли бы мы встретиться?

— Сегодня?

— Ага. Хотя если ты занята…

— Ты где?

— Рядом.

— Можешь зайти? — просто спросила она.

— К тебе? — удивился он, так как до сих пор они встречались на нейтральной территории.

— Ну не к белому же медведю!

— А родаки дома?

— Что за дурацкая особенность вечно оглядываться на родителей! — вспылила Вера. — Как будто их надо в чем-то опасаться. Они, к твоему сведению, не имеют обыкновения кусаться. И вообще в них, если присмотреться, можно найти много хорошего. Ты так не считаешь?

Колька молча ухмыльнулся, не зная, как реагировать на Веркину отповедь.

— Ты чего там сопишь? — уже весело спросила она.

— Ничего.

— Тогда дуй ко мне.

Он хотел и мог рассказать обо всем, что с ним происходило, но не был уверен, что найдет подходящие слова. Девчонкам трудно понять мальчишеские резоны. На то они и девчонки. Важные для парней вещи они превращают в незначительные одним взглядом и парой удачных слов. У них свои понятия о справедливости и способах ее достижения. Ну и пусть! Хуже всего сейчас — бродить бесцельно по городу в одном свитере, думая о собственных злых словах, сказанных матери, за которые он все же испытывал смутный стыд. Проехав две остановки на троллейбусе, он вышел к знакомому многоэтажному дому, у которого часто поджидал Веру, чтобы вместе отправиться на тренировки. Он никогда не был внутри. Просто ждал ее у подъезда или провожал до него.

— Входи, Коля, — подчеркнуто вежливо пригласил приятный женский голос по домофону, и от этой официальности, а также от сознания того, что дома у Веры полный комплект родителей, он пожалел, что не настоял на нейтральной территории.

К его облегчению дверь на седьмом этаже открыла сама Вера. На ней был любимый джинсовый комбинезон и ковбойская рубашка. При виде Кольки глаза ее удивленно расширились.