Диагноз: Любовь - Мегги Леффлер Страница 68

Сквозь стену пробился звук акустической гитары, и Трейси Чепмен снова завел «Быструю машину».

— Марианн? — позвала я и заколотила по тонкой перегородке между комнатами.

Голос Трейси стал тише на несколько порядков, но Марианн было слышно и так:

— Еще не тихий час!!!

— Я знаю, знаю! Можно тебя на секундочку?

Возникла пауза, такая длинная, что я начала сомневаться, услышала ли она меня. Но через минуту Марианн возникла на пороге, со скрещенными на груди руками и вызывающим выражением на лице.

— Что ты думаешь об этих вещах? — спросила я, отступая на шаг.

— Извини? — произнесла Марианн, и надменность вмиг сменилась искренним недоумением.

Я объяснила, что оказалась в весьма затруднительном положении, что мне придется сегодня идти сначала в ресторан, потом в театр, потом в бар.

— Вот это подойдет? — спросила я, показывая на свои джинсы и коричневую блузку на пуговицах.

Марианн не ответила, лишь подозрительно осмотрела мои вещи. Она даже оглядела комнату, словно остерегалась, что здесь повсюду натыканы скрытые камеры.

— Должно быть, подойдет, — произнесла я, отчего ее зеленые глаза расширились.

— Ты не можешь пойти в джинсах, — сказала она. — По крайней мере, не в театр. Тебя там и к двери не подпустят!

— Великолепно! — воскликнула я, думая, что как минимум один честный человек попался в моей жизни. — Я сниму джинсы. То есть… не сейчас, — поправилась я, глядя, как Марианн пятится к двери.

— А в этой блузке ты выглядишь как ковбой, — продолжила она.

— Помоги мне! — взмолилась я, показывая на шкаф.

Марианн медленно приблизилась к нему с таким же выражением на лице, с каким она обычно принимала пациентов в госпитале.

— Ладно… — сказала она с легким вздохом, осмотрев мою коллекцию рубашек. — Но это будет нелегко.

В результате я заняла у Марианн ее черные обтягивающие брюки и надела к ним свою черную блузку с V-образным вырезом, которая, похоже, изрядно села после стирки.

Приняв душ, я постаралась что-то изобразить из своих волос — узел, хвост, косу — и в итоге позволила им свободно виться. Потом я подкрасила губы, откопав в сумке наполовину использованный тюбик помады, о котором я забыла со времен выпускного в медицинской школе. Затем взглянула на часы и схватила сумочку. Мне необходимо было успеть на поезд до Лондона.

Четыре часа, обед и мюзикл — и я снова оказалась в метро в компании Мэттью. Мы ехали в вагоне, изо всех сил пытаясь сохранить впечатление от мюзикла, притопывая ногами под сиденьем и глядя куда угодно, кроме как друг на друга. Отражение в противоположном стекле выдавало его — Мэттью все еще мотал головой, подпевая про себя. Мы вышли на платформу, хмыкнули, чтобы прочистить горло, и задышали с облегчением. На лестнице мы с Мэттью наконец посмотрели друг на друга и вместе запели «That’ll Be the Day» Бадди Холли. Мы танцевали по пути из метро к Карлос-плейс и пели всю дорогу до «Коннота»: «Вот это будет день — О-о-о-хо-о-о… Вот это будет день…»

Поравнявшись с главным входом, Мэттью внезапно остановился и развернул меня к себе, взяв за руку, — это походило на танцевальное па.

— Холли Кэмпбелл, в черном ты выглядишь просто великолепно!

— Ну спасибо тебе большое, — сказала я, отступая назад, как в танце, и нечаянно толкая швейцара, который изо всех сил пытался провести нас хоть куда-нибудь, либо в бар, либо на улицу. Маленький человечек завопил так, словно я была автобусом, мчащимся по тротуару, а он не успел отпрыгнуть.

— Простите! — воскликнула я.

— Какой номер? — спросил портье, устремившись из-за конторки к красной ковровой дорожке, устилавшей лестницу, изогнутые блестящие перила которой казались сделанными самим Микеланджело.

— Двести восемнадцать, — сказал Мэттью, позванивая ключами.

— Двести восемнадцать, — покорно повторила я. Когда мы поднимались по лестнице, я громко (от ужаса) поинтересовалась, не делит ли Мэттью номер со своей матерью. Он уверил меня, что нет.

* * *

— Так это твой последний вечер, да? — спросила я, принимая у Мэттью бокал с шампанским, который он наполнил из бутылки, стоявшей в серебряном ведерке со льдом.

Я согласилась зайти к нему на рюмочку перед сном, хотя было уже десять вечера и мне нужно было быть на пути в Сохо. Я не собиралась оставаться на ночь в номере Мэттью, это было не по плану. Но я не ожидала, что проведенное вместе время окажется таким приятным, и не думала, что мне сложно будет попрощаться с ним.

— Да, мой визит завершается, — подтвердил Мэттью, садясь в одно из желтых кресел, стоявших напротив меня. Комната была такой огромной, что у дальней стены, под панорамным окном, свободно помещался мягкий уголок для отдыха.

— Ну что, — начал Мэттью, поднимая свой бокал, но тут же заметил, что я одним глотком успела опустошить свой бокал наполовину.

— Извини, — я неуверенно засмеялась и позволила ему наполнить мой бокал снова. Маленький бокал, в отличие от всего остального в этом номере. — Можно мне сходить на разведку? — спросила я, вскакивая со стула.

— Милая, ты можешь делать все, что хочешь, — сказал Мэттью, глядя на меня так внимательно, что, будь я трезвой, у меня бы сердце зашлось. А поскольку я выпила за обедом, то шампанское очень быстро ударило мне в голову. Я чувствовала себя великолепно. Мне следует чаще пить.

— Ты только посмотри! — восторженно произнесла я, показывая на лепнину под потолком, поблескивающую позолотой люстру и мебель из вишневого дерева. Я провела ладонью по боку огромного телевизора, потом продолжила удивляться, обнаружив, что в ванной пол выложен мрамором, а весь фарфор просто сияет белизной.

— И что, тебе приносят газеты каждое утро? — спросила я, снова садясь на кровать. Не отдавая себе отчета, я вдруг начала подпрыгивать на ней. Мне никогда не доводилось видеть такой огромной кровати. Она напоминала мне гимнастический зал, в котором могут заниматься как минимум десять девушек, не задевая друг друга.

— Каждое утро. — Мэттью улыбнулся мне. — Ты кажешься счастливой. А я очень люблю, когда ты так выглядишь.

— И какой же размер этой кровати? — спросила я, протягивая бокал за новой порцией шампанского.

— Королевский, я думаю, — ответил Мэттью, садясь рядом со мной, чтобы было удобнее наливать шампанское.

— Это больше, чем королевский размер. Это уже размер мании величия, — сказала я и подняла бокал, чтобы произнести тост.

— За Бадди Холли!

— За Бадди Холли, — тихо повторил Мэттью, хотя его бокал остался на столике в другом конце комнаты и ему нечем было поддержать тост. Его настроение вдруг изменилось, а выражение лица стало необыкновенно серьезным. Мне захотелось, чтобы он снова стал таким же, как тогда, когда мы пели и танцевали в метро.