Не забывай меня, любимый! - Анастасия Туманова Страница 68

Несколько женских и детских голосов подхватили песню, а потом раздался и мягкий перестук босых ног по полу: кто-то пошёл плясать.

– Может, пойдём туда, к ним? – спросила Мери, кивнув на дверь. – Ты хоть развеешься…

– Иди, а я не хочу, – отрывисто ответила Дина. – Я это всю жизнь слушаю. В печёнках сидит.

Мери ничего не сказала, но Дина сама резко отвернулась от окна и в упор посмотрела на подругу.

– Зачем тебе это нужно? – с изумлением повторила она, приблизив к подруге исхудавшее лицо с огромными, серыми, болезненно блестящими глазами. – Я ещё могла понять – в городе… Много русских к цыганам в хоры шли. Цыганками хотели быть, прямо как ты. И хорошо получалось! Лучше наших пели, кто угодно подтвердит. Вон мать твою до сих пор в Москве помнят… Но сюда?! Здесь?! Для чего, объясни, ради бога, Меришка! Ты же русская, ты ко всему этому не присуждённая, как я, ты можешь жить как хочешь, где хочешь…

– И как? – слабо улыбнувшись, поинтересовалась Мери.

– Я на твоём месте знала бы как! – отрезала Дина. – Ещё ведь не всё кончено в этой войне! Поезжай на юг, в Крым, там Добровольческая армия, Врангель, по слухам, он отбивает красных… Боже мой, там сейчас вся Москва, весь Петербург! Ты ведь и собиралась туда с матерью! Как ты можешь, я не понимаю!.. – вдруг взорвалась она, оскалившись в лицо подруги так, что Мери отшатнулась. – У тебя месяц назад убили мать! Нет больше брата! Ты, княжна Дадешкелиани, бродишь за цыганским табором, в отрепье, нищая, бездомная! А ты будто не думаешь об этом! Ты… ты даже можешь смеяться! Просишься с нашими гадать, играешь в цыганку! Как это у тебя получается, скажи, как?! Научи меня, вдруг я тоже всё забуду и начну смеяться!

– Ты права, мамы больше нет, – Мери смотрела через плечо подруги в занесённое снегом окно. – И отца. И Зурико. И ехать мне некуда и не к кому. А если бы не цыгане, меня, верно, уже убили бы в овраге, как… как маму… или я бы умерла от голода… или…

Договорить она не смогла: губы задрожали, и Мери, судорожно сглотнув, спрятала лицо в ладони.

– Бедная моя, бедная… – прошептала Дина, обнимая её. – Прости…

– Я одна, понимаешь? – захлёбывалась слезами Мери. – Одна совсем, на всём свете… Тебе легче, ты цыганка, ты здесь своя. Какой бы ты ни была, что бы ни делала, тебя не прогонят, не бросят, а я… а мне… Ты это называешь игрой – что ж, пусть! Верно, так и есть! Но если я не буду в это играть, то снова останусь одна! Как та женщина, которой я сегодня гадала! В счастливом случае меня возьмут из милости в крестьянскую избу! А могут и побояться, сдать властям! Тебя никто никогда не отдаст, никто не предаст! Потому что ты – кровная цыганка, а я… я только играю! Но… но… боже мой, лучше я всю жизнь пробегаю босиком под чужими заборами, чем… Дина, пойми, это так страшно – просыпаться одной в чёрном поле! Одной! В пустой телеге! И эти выстрелы в овраге, боже мой, боже, Дина!.. Я не могу больше быть одна, я боюсь!

– Бедная моя… Господи, прости меня, я такая дура, прости… – шептала Дина, гладя подругу по вздрагивающей от рыданий спине.

Девушки не заметили, как приоткрылась дверь, как в неё просунулась встрёпанная голова Сеньки. Некоторое время он молча смотрел на них. Затем неслышно отошёл назад. Дверь закрылась за ним, но подруги этого не заметили.

Наконец Мери успокоилась. С шумом вздохнув, она вытерла лицо, решительно высморкалась в лежащую на столе тряпку, потянулась за кружкой с водой. Дина виновато следила за подругой.

– Не сердись на меня, пожалуйста. Я таких глупостей наговорила…

– Это ты не сердись, – невнятно отозвалась Мери из-за кружки. – Тебе не легче моего приходится… Думаешь, я не помню, что тебя в Москве чуть не убил этот полоумный Щукин? Если бы не наш Сенька… дай ему бог здоровья и коней вороных…

– Вот, уже и говорить научилась, как гадалка базарная! – не удержалась Дина, но Мери не слушала её: она удивлённо смотрела на большую стопку растрёпанных книг, лежащих на подоконнике. На полу, брошенная небрежно, как дрова, лежала ещё целая охапка.

– Что это? Дина? Утром не было… Ой, как же тебе удалось найти, откуда?!

Мери знала, что подруга давно, с тех пор, как начала подниматься с постели, мучается без книг. Дина привыкла читать помногу, но здесь, в доме цыганского купца-лошадника, никаких книг и в заводе не имелось, бесполезно было спрашивать. Она и не спрашивала, жалуясь только Мери на то, что от скуки ей приходится вспоминать про себя читанные прежде романы, и умоляя найти где-нибудь хоть одну книжку. Мери пыталась рассказывать подруге наизусть по-грузински «Витязя в барсовой шкуре», но играющие как музыка стихи Руставели были непонятны Дине, а в переводе «Витязь», на взгляд княжны, терял всю свою прелесть. Мери поспрашивала цыганок, где можно достать книжек, и те обещали раздобыть, но дальше обещаний дело не пошло: все вокруг оказались слишком озабочены поисками еды. И вдруг…

Мери, взяв книги на колени, удивлённо рассматривала их. Подобраны они оказались беспорядочно, явно человеком, далёким от чтения. Тут было «Инженерное планирование» Морцетти, «Камо грядеши» Сенкевича, «Тригонометрические функции» Сенченкова, учебник итальянского языка, сборник стихотворений Тютчева, разбухшая книга о животных Брема, первый том словаря Брокгауза и Ефрона, «Евгений Онегин», брюсовский «Огненный ангел», «Ключи счастья» Вербицкой, несколько бульварных любовных романов без начала и конца…

– Откуда это у тебя?!

– Не поверишь, Митька Мардо принёс утром целый мешок! – Дина, не сдержавшись, фыркнула от смеха. – Читай, говорит, не мучайся. Бросил и ушёл, я даже поблагодарить не успела… Господи, до чего же я его боюсь! – Она перестала смеяться, подняла на Мери разом ставшие серьёзными глаза. – Как наша Юлька с ним живёт, не понимаю…

– Я тоже его боюсь, – медленно произнесла Мери, гладя ладонью кожаный корешок сборника Тютчева.

– Дэвла, ты-то почему?! – поразилась Дина. – Ты ведь не видала тогда… Ох… – Она невольно вздрогнула и перекрестилась. – До сих пор вспоминать не могу, как Митька… так спокойно-преспокойно… Бах, бах, бах! – четыре человека мёртвые лежат. Все стены в кровище, цыгане икнуть боятся, а он… Даже в лице не переменился! – Дина передёрнула плечами. – Господи, кто бы подумать мог… Я ведь его с детских лет помню, они приезжали к нам всей семьёй… Цыган как цыган, вор как вор… мало ль их таких-то… Наши, правда, всегда его ругали, но… бр-р-р!

Мери молчала, вспоминая ту лунную морозную ночь два месяца назад, чёрный барак, мужскую тень, вставшую ей навстречу от постели подруги.

– Диночка, – осторожно поинтересовалась она. – А это ничего, что Митька приносит тебе подарки? Юлька… его жена… не подумает дурного?

Дина недоумевающе посмотрела на Мери. Затем рассмеялась:

– Ну, вот ещё! Да какие же это подарки – на базаре мешок книг украл! Или сменял на что-то! Принёс и бросил, как поленья! Пусть, говорит, Динка забавляется. И все наши видели, смеялись! Меришка, ты с ума сошла, да на что я ему нужна?