Роман в утешение. Книга первая - Татьяна Герцик Страница 68

– Терпеть не могу неврастеничек! Убери ее отсюда подальше!

Бедняжка попыталась вырваться, но на помощь Вадиму уже спешили охранники ресторана, для которых главной задачей было – не допустить скандала.

Полину увели, а я перевела сердитый взгляд на любовника.

– А помягче с ней было нельзя? – я была уверена, что взбеленился он от возможности украситься симпатичным фонарем под глазом.

– Да ее выпороть надо! Назвать тебя кикиморой – это же надо! Она вообще с ума сошла!

Его высокое обо мне мнение было приятно, но я не дала увести себя с избранного пути.

– А вдруг она тебя любит? Это же безжалостно – так с ней обращаться.

Он поморщился.

– Деньги мои она любит. – Он явно хотел что-то добавить, наверняка о том, сколько ей было выдано при расставании в виде утешительной премии, но сдержался, сердито поджав губы.

Протянув руку, сжал мою ладонь и с тяжелым вздохом произнес:

– Не бери в голову. Я, конечно, виноват в том, что вел прежде слишком свободный образ жизни, но клянусь тебе, ничего подобного больше не будет.

Разумеется, я ему не поверила, но всё равно было приятно.

Мы пошли танцевать, но у меня из головы не шла болезненная ухмылка Полины. Да уж. Столько усилий, столько надежд – и всё прахом. Несмотря на уверения Романа в ее нелюбви к нему, вряд ли бы она стала поступать подобным образом, рискуя навлечь на себя крупные неприятности. Ведь если бы она любила только деньги, то и не переживала бы так.

А она переживала – это было видно по ее нервному и дерганому поведению. На фотографиях, сделанных в бытность ее подругой Пронина, она выглядела совершенно другой – уверенной в себе и довольной. Значит, Роман сам поощрял ее надежды. Нарочно или нет?

Он уже решил, что инцидент исчерпан, как я спросила:

– Это она была на яхте тогда, когда ты нырнул в ледяные родники?

Пронин отвел виноватый взгляд, но ответил довольно независимо:

– Да. Но тогда я еще не был знаком с тобой.

Я не могла понять, в чем он считает себя виноватым. Может быть, в том, что действительно обошелся с Полиной не слишком достойно?

– А как ты обычно расставался со своими подругами?

Мне почему-то хотелось это знать, не знаю даже, для чего. Может быть, лучше узнав его характер и поведение, мне удастся просчитать все возможные ходы и вырваться на свободу?

На мой прямой и такой простой вопрос Роман нахмурился и пробурчал:

– Пошли отсюда!

Я не возражала – гораздо сподручнее продолжить допрос дома, в сугубо интимной обстановке.

Вечером перед сном, сидя на пуфике перед трюмо и расчесывая волосы, я вновь небрежно поинтересовалась:

– Так как ты обычно расставался со своими подругами? И как это происходило – после того, как ты встречал новых кандидаток на твою постель или они тебе просто надоедали?

У Романа, сидящего на диване и с умилением наблюдающего за мной, на скулах выступили два ярких пятна. Конечно, такие вопросы подобным легкомысленным тоном не задают. Он и не поверил в мое бескорыстное любопытство.

Несколько раз мигнул, выигрывая время, и осторожно спросил:

– А зачем тебе это знать?

Я небрежно передернула плечиком, внимательно следя за его отражением через опущенные ресницы.

– Просто интересно.

Он не поверил. Подошел почти вплотную и остановился так близко, что я чувствовала тепло его тела, хотя он и прикасался ко мне.

Помолчав, выговорил тихо и проникновенно:

– Поверь, с тобой у меня всё по-другому.

Мой голос не оставил сомнения в моем недоверии:

– А как по-другому? Я, если честно, никакой разницы не вижу.

Он даже задохнулся от возмущения.

– Я тебя люблю! Я в жизни никому в любви не признавался!

Мне в его непорочную страсть не верилось абсолютно, и я вполне резонно возразила:

– Я этого не знаю. Вполне возможно, что ты это говоришь каждой своей любовнице.

Бедолага даже застонал от злости и безнадежности.

– Ну как мне тебе это показать? Что сделать? Застрелиться у твоих ног, что ли?

Положив расческу на трюмо, я всем телом повернулась к нему и взглянула в глаза, давая понять, что я не шучу.

– Просто – отпусти! Не держи! Вот тогда я поверю, что ты меня, возможно, и любишь.

Он как подкошенный шлепнулся передо мной на колени и сжал мои ладони. Я чуть заметно поморщилась – его экзальтированность мне порой изрядно докучала. Я прекрасно понимала: мою просьбу он не выполнит.

Я хорошо помнила его слова, сказанные им Вадиму – вот когда он мной наиграется, тогда и отпустит. А это время еще не пришло. К тому же чем больше мы проводили времени вместе, тем сильнее прикипали друг к другу. Я это тоже хорошо чувствовала.

– Не могу! – Это прозвучало с надрывом.

– Почему? – я действительно не могла этого понять, – всё еще не наигрался?

Он не понял, что я цитирую его слова и признался:

– Боюсь. Боюсь, что ты ко мне никогда не вернешься. А я уже намучился в одиночестве и понял, что без тебя я пропаду.

Я положила ему руки на плечи и попыталась вразумить:

– Это не любовь, а просто смесь стресса и благодарности. Сначала я тебя спасла, а потом ты решил, что я из-за тебя утонула, отсюда и обостренное чувство вины. Это не любовь.

Он отчаянно затряс головой.

– Нет. Я никогда не чувствовал себя таким счастливым, когда ты со мной. И без тебя я жить просто не смогу. Знаешь, потерять счастье – это еще хуже, чем вовсе его не знать.

Это было так созвучно моим собственным переживаниям, что продолжить разговор я смогла далеко не сразу.

– А если тебе обратиться к тому же самому одиозному Льву Павловичу? Уверена, он сможет тебе помочь.

Он с недоумением уставился на меня.

– Я совершенно здоров. В чем он должен мне помочь?

– Избавить тебя от зависимости, которую ты называешь любовью.

Вскинувшись, он просто завопил от негодования:

– Да ни за что! Любовь к тебе – это лучшее, что было со мной в этой жизни! – я машинально отметила, что полгода, проведенные со мной, он почти полностью перенял мой лексикон. – И я с тобой ни за что не расстанусь!

Вновь продемонстрировав свой крайний эгоизм, отнес меня на кровать, пытаясь излить в меня не только сперму, но и свое разочарование.

Я поняла, что добровольно он меня никогда не отпустит, и надеяться мне нужно только на собственные силы.