Сестры из Версаля. Любовницы короля - Салли Кристи Страница 67

Замок де Сен-Леже

Декабрь 1741 года

Какая отвратительная зима! Людовик разбит, просто раздавлен.

– За что мне такое наказание? – вопрошает он и сам же отвечает: – Я наказан за то, что жил во грехе, таков гнев Божий. – Он поворачивается ко мне, заклиная, чтобы я ему возразила, но я могу лишь бормотать свои соболезнования. Если он согрешил с Полиной, что же тогда у него было со мной? В последнее время Людовик находит утешение в моих объятиях, хотя мы обнимаемся просто как брат с сестрой. Мы ни разу не занимались любовью со дня рождения маленького Людовика.

И к королеве в ложе он не вернулся, и ко мне не заглядывает. И больше всего любит слушать истории об идиллической, платонической любви. Вольнодумцы объявляют такую любовь высочайшим из проявлений чувств, и внезапно целибат становится моднее, чем волосы, припудренные розовой пудрой. Степенный герцог и герцогиня де Люинь, общеизвестные зануды и истинно верующие люди, неожиданно стали желанными гостями на званых ужинах.

При дворе враги сестры посмеиваются и уже почти неприкрыто закатывают глаза, когда речь заходит о Полине. Теперь, когда ее больше нет и память о ней постепенно уходит в прошлое, все снова и снова задаются вопросом, как могло случиться, что Людовик, самый красивый мужчина во Франции, не говоря о том, что он король, мог увлечься такой бледной обезьяной, а теперь вдобавок так раздавлен ее смертью.

– Должно быть, у нее была очень сладкая «дырка».

– Она ослепила его своей некрасивостью, просто ослепила. Я слышала, что в Гвинее есть насекомое, которое так же поступает со своим самцом.

– Не стоит каркать… Как известно, моя мать и две мои сестры умерли в родах, не говоря уже о моей жене, – но все сложилось даже к лучшему.

– «Мохнатка» насекомого… вот что у нее было. Нам стоит поблагодарить Бога, что она скончалась.

Подобные разговоры ведутся в моем присутствии, я стараюсь не обращать на них внимания, как и они не обращают внимания на меня. Людовик предпочитает оставаться наедине со своим плохим настроением. Мы на целые недели уединялись в маленьком замке Сен-Леже, и министры во главе с Флёри ворчали, что король должен вернуться в Версаль, поскольку они нуждаются в его подписи и совете.

Король позволяет только узкому кругу друзей разделить с ним его скорбь, и дни проходят в молчании и молитвах. Его приходится уговаривать, даже чтобы отправиться на охоту. А вечерами он не играет в карты или нарды, а сидит, погрузившись в раздумья о смысле жизни и о смерти. Никогда еще не видела его в таком мрачном настроении, даже после смерти его маленького сына Филиппа, которого жестокая судьба забрала в тот же год, что и его малютку сестру. После смерти Полины отлили ее восковой бюст, и по вечерам Людовик приказывает доставать его и ставить на камин. И бюст наблюдает за нами невидящими восковыми глазами. Я ненавижу этот бюст. Мне хочется вспоминать Полину, но только не так.

В особенно мрачные ночи Людовик читает письма Полины, снова и снова. Кажется, их тысячи… мне они напомнили о тех горах писем, в которых она умоляла меня пригласить ее в Версаль. Они служат ему утешением длинными зимними вечерами. Мы все сидим в молчании, все с тяжелым сердцем и мрачными мыслями.

– Ах, Бижу, Бижу, – говорит он мне, медленно перелистывая бумаги, – вы для меня настоящее утешение. Такое утешение. Что бы я делал без вас?

Сердце мое тает, когда он называет меня моим старым прозвищем. Возможно ли, чтобы из отчаяния родилось счастье? Может ли человек одновременно быть на седьмом небе от счастья и в черных глубинах горя?

Я искренне скорблю из-за ужасной смерти Полины, но я наслаждаюсь вновь возникшей близостью с королем и получаю огромное утешение от того, что в такой скорбный час он нуждается во мне. Может быть, даже решиться вновь называть его «свет очей моих»? Как давно я уже не смела этого произносить!

– Наверное, письма стоит сжечь, Бижу? – спрашивает он, глядя на огонь.

– Нет, сир. Не стоит. Они наше самое ценное воспоминание.

– Но она умерла, ее больше нет. И назад не вернется, и скоро и я… все мы… все умрем, какой тогда смысл их хранить? – Людовик погружается в созерцание огня и свою печаль. – Когда я их читаю, мне становится грустно, но в то же время это приносит утешение. Как такое возможно?

– Умоляю вас, сир, не жгите. Прошу вас. Если они так печалят вас, отдайте мне, я буду их хранить, пока вы вновь не захотите перечитать. А пока не велите, ведь вы больше никогда не увидите этих писем.

Людовик качает головой. Он мысленно слишком далеко от этой комнаты.

– Она была хорошей женщиной. Доброй. Она была добра ко мне. А это означает, что она была добра, а не бесчувственна, как утверждают злые языки. Вы согласны, Бижу?

– Разумеется, согласна, мой дорогой.

Он аккуратно складывает письма назад в шкатулку. Закрывает ее на замок, а ключ швыряет в огонь. Я ахаю.

Он поворачивается к восковой голове Полины.

– Когда мне вновь захочется их прочесть, я велю Башелье отнести шкатулку к кузнецу. Все можно починить. Все, кроме смерти. Смерть – окончательна и бесповоротна.