Любовный контракт - Александра Джонс Страница 67

Стюарт вытер натруженной рукой вспотевший лоб.

— Приятно видеть тебя сегодня дома так рано, — прокомментировал он ее приход.

— Стюарт, нам надо поговорить.

— Прямо сейчас?

— Да, пожалуйста, прямо сейчас.

Она ушла в дом. Стюарт, держа Дэнни одной рукой, а второй подталкивая коляску с Каро, последовал за ней.

Оливия усадила детей за стол в кухне и дала им молока с бисквитами, затем налила две чашки чая, вручила ему одну и сказала:

— Я снова беременна.

— Не может быть…

— Может — по крайней мере, я так думаю. Меня снова целыми днями тошнит. Знаешь, в третий раз мне уже трудно все это выносить. Я старею и больше не могу быть и рабочей лошадью, и матерью! Мне надо оставаться дома.

Он открыл и закрыл рот, не уверенный ни в себе, ни в ней.

— Но как?

— Я знаю, ты считаешь, что мы не можем допустить, чтобы я бросила работу. Это так, но теперь наступила твоя очередь, Стюарт, да, твоя! Ты можешь вернуться в «Маккензи» хоть завтра, только не хочешь — после неудачных инвестиций. Так вот, тебе следует, не обращая ни на что внимания, занять свое место в Фаррингдоне, вместо того чтобы позволить Совету назначить другого директора.

— Оливия, трещина между мной и отцом гораздо глубже, чем…

— О'кей, ладно, тогда возьми на себя управление «Лэмпхаузом» и дай мне вернуться к семье и дому. Я не думаю, что смогу вынести еще девять месяцев на работе. «Лэмпхауз» сейчас крепко стоит на ногах, крепче, чем когда-либо. Мы сможем расплатиться с долгами в ближайшие годы, если только ты будешь доверять мне и не делать инвестиций втайне. Я же хочу быть домохозяйкой, а не деловой женщиной. В конце концов, мне уже за тридцать!

В его глазах снова зажегся свет.

— Ты делаешь это ради меня?

— Для пользы дела, дружок.

— «Лэмпхауз» — это вся твоя жизнь, Оливия!

— Больше нет. Я сделала все, что наметила, я за уши вытащила его из долговой ямы, превратив в процветающую компанию!

Он крепко обнял ее и прижал к себе.

— Так мы, значит, в последнем приступе страсти опять забылись?

— А когда это было? — поддразнила она. — Я что-то не помню.

— Ах, не помнишь? — Он начал щекотать и тискать ее, к восторгу детей. — Тогда позволь тебе напомнить!..

— Стюарт, здесь дети! Послушай, меня. Будем серьезны. Ты сделал свой первый миллион без чьей-либо помощи. После этого пошло легче, все твои комбинации удавались, и ты купил за семнадцать с половиной миллионов сначала «Лэмпхауз», а потом и меня. Теперь все переменилось, и я требую, чтобы никаких азартных игр у меня за спиной! Договорились?

— Договорились. И давай устроим грандиозную вечеринку в честь закладки наших виноградников. Мне ужасно надоела вся эта борьба за существование!

Оливия вздохнула.

— Ах, дорогой, ты так ничему и не научился!

Вечеринку они устроили только через год, но это была великолепная вечеринка. Из огромного шатра, раскинутого позади дома, открывался вид на танцплощадку, роль которой играл выложенный голубовато-серым мрамором бассейн.

Наша лебединая песня, размышляла Оливия. Она вдруг прониклась жизненным правилом Стюарта — делать хорошую мину при любой игре. Если у вас есть миллионы, гордо демонстрируйте их, если нет — притворяйтесь!

Они были вместе. Ухитрились выплатить часть своих долгов. У них были хорошие соседи и друзья. А главное — к членам семьи добавилась Элиза Саффрон Маккензи, с ее прелестным ротиком, курчавыми волосиками и голубенькими глазками.

Мать Стюарта все еще восстанавливалась после инсульта. Но ведь она выжила, и за это они тоже были благодарны судьбе.

Что до самой Оливии, то на этот раз не было ни послеродовой депрессии, ни чего-нибудь еще — у нее просто не хватало времени! Она относительно быстро восстановила фигуру и гораздо меньше нервничала насчет «Лэмпхауза»: тот был в добром здравии и в хороших руках — Стюарт, Совет директоров, Бэрди, Натали… Ей было за что благодарить Бога. Стюарт, обняв ее за талию, снова тонкую, сказал:

— Ты сейчас выглядишь даже красивее, чем ночью, милая.

— Спасибо, родной, ты тоже!

— Должно быть, у нас в глазах отражаются китайские фонарики, — пробормотал он. — Или мама-хатха в своем сверхпестром наряде.

Она ткнула его локтем в бок.

— Да, Аннабел и Макс, они оба — персонажи романа.

— Если бы я не видел их собственными глазами, то поверил бы, что они — плоды твоего лэмпхаузского воображения.

— Некоторые авторы «Лэмпхауза», между прочим, получили Букеровские и Пулитцеровские ^[26] премии, а вот «Маккензи» нечем похвастаться, кроме как силиконовыми имплантантами! — весело ответила она.

Оба были разодеты в пух и прах: она в длинном облегающем серебристо-сером платье с открытой спиной, он в белом смокинге, с малиновым кушаком и галстуком-бабочкой. Лорд и Леди, прекрасные и беззаботные! Он прошептал ей на ухо:

— Милая, сделай одолжение, отойди подальше от Макса, мне не нравится, как он пялится на твое декольте.

— Да ты ревнуешь?!

— Совершенно верно. — Он сделал вид, будто дает кому-то пощечину. — Скажи, ты довольна, что за меня вышла?

— Временами.

— Только временами?

— Подлиза! — Она улыбнулась и сказала сквозь зубы: — Стюарт, будь добр убрать руку с моей задницы, сюда направляются девочки ван дер Кроотов.

— Они направляются в кусты со своими дружками, милая! Тэнди — это пожирательница мужчин.

— Просто она подражает Юте. И все же Аннабел не следовало предоставлять этим двоим, Луис и Тэнди, полную свободу. Я в их годы была под строгим присмотром.

— Теперь ты говоришь в точности как твоя мать, — сказал Стюарт, подмигнув. — Оставь их в покое, молодежь пытается встать на ноги.

— Дай Бог, чтоб не упали, — сказала Оливия, покосившись туда, где их родители разговаривали друг с другом у бассейна.

Пирс была в инвалидной коляске, ее сопровождала личная сиделка. Речь возвращалась к ней с трудом, а правая рука все еще плохо действовала. Но сегодня она выглядела как-то особенно светло и оживленно. Стюарт, поймав взгляд матери, вдруг отвернулся со слезами на глазах.

— Ты, слезливый старый слабак! — прошипела Оливия, сжав его руку и увлекая на танцплощадку.

— Милая, я рад, что мы решили побеситься и организовать эту вечеринку. Кстати, не Оскар Уайльд ли сказал: «Ничто не имеет такого успеха, как излишества»?

— Положим, это сказал Дюма в «Анж Питу», причем не совсем так: «Ничто не имеет такого успеха, как успех».