Босиком по траве  - Эми Хармон Страница 66

Однако я не знала, как продолжить. Сэмюэль внимательно посмотрел на меня, и я встретила этот взгляд, не моргнув.

– Я бы никогда не подумала, что эти новости вызвали у тебя такие чувства… и что ты вообще вспоминал обо мне. Я не знала, что была… небезразлична тебе, – неловко закончила я, не в силах передать восторг, которым наполнило меня его признание.

– Ты по-прежнему мне небезразлична, – твердо произнес Сэмюэль.

Его губы сжались в тонкую линию. Он неотрывно смотрел мне в глаза. Я тихо выдохнула, чувствуя слабость во всем теле. Вода стекала с волос и холодила спину. Я сильно вздрогнула. Сэмюэль взял меня за руку, и мы пошли к машине. Покрывало тянулось за мной, как шлейф. Сэмюэль поднял корзинку и поставил ее на заднее сиденье, а меня усадил на переднее.

Включив обогреватель на полную мощность, мы отправились обратно в Леван. Из динамиков доносилась тихая музыка. Я узнала отголоски «Элегии» Рахманинова. Мне она всегда очень нравилась. У Сони была запись, на которой «Элегию» исполняет сам композитор. Когда я впервые услышала ее, то не сдержала слез. За прошедшие годы я успела забыть ее выразительность и глубокую лиричность. Я неуверенно протянула руку и увеличила громкость. Музыка наполнила салон, отражаясь от оконных стекол.

– Это мое любимое произведение, написанное моим любимым композитором, – нарушил молчание Сэмюэль, когда музыка затихла.

– Да, ты всегда любил Рахманинова.

Я вспомнила, как впервые дала ему послушать этого композитора в автобусе и как его впечатлили мощь и энергия Прелюдии до-диез минор.

– Рахманинов был последним из великих романтиков в классической музыке, – задумчиво произнесла я. – Его расстраивала нарастающая популярность модернистской музыки. Однажды в интервью он сказал, что его современники пишут музыку головой, а не сердцем. В их произведениях было слишком много ума и слишком мало чувства. По словам Рахманинова, они «рассуждают, анализируют и размышляют, но не умеют возвеличивать». – Я изобразила кавычки пальцами в воздухе. – Когда Соня велела мне запомнить эту цитату, я нашла в словаре слово «возвеличивать». Из всех значений больше всего мне понравилось «превозносить, прославлять, возвышать». Музыка Рахманинова вызывает у нас возвышенные чувства.

– Я люблю «Элегию», потому что она воплощает смесь тоски и страстного желания, – отозвался Сэмюэль, глядя прямо перед собой.

Я уставилась на него, тронутая простотой этого описания.

– По-моему, «элегия» – это «печальная песнь» или «плач». Некоторые говорят, что Рахманинов написал эту пьесу, будучи в депрессии, но мне кажется, что в ней слишком явственно слышится надежда. Думаю, несмотря на мрачное расположение духа композитора, «Элегия» вовсе не о том, что он сдался. Это тоска, смешанная с желанием, – с улыбкой повторила я вслед за Сэмюэлем. – В начале своей карьеры Рахманинов думал все бросить. Его философия всегда была пронизана духовностью. Он хотел воплощать в своих произведениях красоту и истину, и часто ему казалось, что его музыке нет места в современном мире. Какая горькая ирония: последнее большое интервью он дал в сорок первом году, когда шла мировая война и миру особенно не хватало красоты и истины.

Мы проехали через Нефи и оказались на шоссе между двумя городками. Вскоре впереди замаячили огоньки сонного Левана, и мы свернули на одну из боковых улиц. По покрытой рытвинами дороге мы проехали мимо бара и церкви и наконец выехали на плохо освещенную улочку, которая вела к дому.

Гравий на нашей подъездной дорожке захрустел под колесами. Дом стоял темный и пустой. Отец уже был на пути к Моабу и Книжным утесам.

– Зайдешь ненадолго? Ты можешь проверить, нет ли в доме грабителей, а я пока приготовлю нам что-нибудь вкусненькое. По-моему, у нас есть мороженое. Я могу сделать к нему горячий шоколадный соус.

Я поиграла бровями, глядя на Сэмюэля в полумраке. Тот улыбнулся.

– Грабителей?

– Ну, я одна, в доме темно. Ты просто посмотришь под кроватями и проверишь, не прячется ли кто в чулане.

– Ты боишься оставаться одна ночью? – обеспокоенно нахмурился он.

– Нет. Просто хочу, чтобы у тебя была причина зайти.

Его лицо прояснилось, а голос зазвучал глубже, чем обычно.

– Разве ты сама – недостаточная причина?

К моим щекам прилила кровь.

– М-м, – выдавила я.

– Джози.

– Да?

– Я с удовольствием зайду.

Мы выбрались из машины и пошли в дом. Я включила свет и, извинившись, пообещала вернуться через несколько минут. Затем я кинулась в свою чердачную спальню, стянула с себя мокрую одежду и заметалась по комнате, не зная, что надеть. Спортивные штаны? Нет. Пижаму? Нет! В итоге я выбрала розовый сарафан и пригладила влажные локоны. Мои волосы пахли водой из пруда. Фу! Я побрызгалась лавандовым спреем и быстро собрала волосы заколкой, чтобы это не выглядело так, будто я слишком старалась. Обуваться я не хотела, поэтому побежала на первый этаж босиком. На последней ступеньке мои ноги немного заплелись, и я с размаху влетела в санузел, едва успев ухватиться за сушилку, чтобы не упасть. Я сделала глубокий вдох.

«Боже! Возьми себя в руки, женщина! – строго сказала я себе. Рядом с Сэмюэлем я превращалась в беспорядочный комок нервов и гормонов. – Не хватало только упасть с лестницы и ходить на костылях до самого отъезда Сэмюэля», – проворчала я.

Я вошла в кухню, где оставила своего гостя несколько минут назад. Мы с Сэмюэлем принялись болтать обо всяких пустяках, а я тем временем достала масло, сгущенное молоко, сахар, ваниль и какао-порошок. Вскоре по кухне начал распространяться аромат горячего шоколадного соуса. Я вздохнула от удовольствия. Взяв две большие миски, я положила в каждую мороженое с песочным тестом и щедро полила его горячим шоколадом.

– Пора перекусить! – объявила я, усевшись на стул и набрав в ложку побольше лакомства.

Сэмюэль рассмеялся, и этот звук отозвался у меня в сердце.

– Что? – спросила я с набитым ртом.

– Ты смешная.

– Почему?

– Ну, ты вся такая хорошенькая, светлые кудри, большие голубые глаза. Всегда ходишь в платьях, красишь ногти, и еще ты старомодна – взять хотя бы твой вкус в книгах или музыке, да что хочешь… Ты ведешь себя как стопроцентная девочка. Я не ожидал, что ты так накинешься на еду. Вот и сегодня на пруду тоже. Ты любишь поесть. Я-то думал: ты разложишь салфетку на коленях и будешь есть маленькими ложечками, как изысканная леди.

– Леди-шмеди, – хихикнула я. – Я обожаю еду. Поэтому и бегаю каждое утро. А то стану пышной рубенсовской дамой.

– Не уверен, что правильно понимаю слово «рубенсовская», но не сомневаюсь, что тебе пойдет.

Сэмюэль принялся за свою порцию. Сосредоточившись на мороженом, мы молча уплетали десерт, пока не соскребли со дна остатки шоколада. Я с трудом удержалась от того, чтобы облизать миску. Сэмюэль предпочел не сдерживаться.