Бессердечно влюбленный  - Маргарита Ардо Страница 66

– Но нет, но… – моргал Маню, не веря, что это происходит на самом деле.

– Никаких «но». Весь товар изучать не нужно, я сейчас введу тебя в курс дела. Неужели ты, учёный со степенью, исследователь и бесстрашный полярник, не разберёшься? Признайся, ты боишься такой ерунды?!

Маню распрямил плечи и даже немного оскорбился:

– Ничего я не боюсь, но это попахивает мошенничеством.

– Попахивает, а не воняет. И мы ни у кого ничего сейчас брать не будем. Только презентуем, договоримся. Я столько презентаций перевела на своём веку, что и сама готова хоть пингвинам мороженое продавать.

– Но дорогая, а мой русский? Я могу только сказать «Спасиба».

– Главное, научись произносить: Михаил Черенцов. А про остальное скажем, что ты выучил французский. Иногда сыграешь. И акцента русского добавь.

– О, mon Dieux ^[54]! Как?! Я не актёр…

– Ну, когда мы с тобой играли в полицейского и горничную, ты очень даже был актёр, – хмыкнула Даха.

Маню залился краской, однако тут же возразил:

– А что мы скажем, когда явятся настоящие Вика и Миша? Если явятся…

– Главное, чтобы явились, – помрачнела Даха. – Тогда и придумаем. Или уже будет всё равно… – на её глазах появились слёзы, но Даха тут же встряхнула головой, вытерла их и по-боевому задрала подбородок. – Будем молиться, чтобы Вика и Миша явились раньше Гала-ужина в замке Сен-Дени. А пока тащи сюда свой свадебный смокинг. Я тебе буду про насосы рассказывать.

* * *

Пятница, 17 ноября. Французские Альпы

Несмотря на то, что вставать в половину пятого утра для меня было смерти подобно, я заставила себя проснуться и теперь смотрела во все глаза. Люблю снег, особенно в таком сказочном антураже. Хоть доставай из сумочки блокнот и пиши сказку! Но темновато…

Из-за аварии, заблокировавшей вход в тоннель, мы съехали с трассы на дорогу поменьше, как указал навигатор, и миновали почти лубочную деревушку, уснувшую в предрождественском настроении под пышными белыми шапками. Ажурные снежинки, словно невесомые пёрышки, срывались с тёмных, громадных елей, утомлённых после долгого снегопада, кружили в свете фар на синем фоне и растворялись в белоснежной дороге и в сугробах по обе стороны.

Миша вёл спокойно и сосредоточенно. Красивый мой, любимый! Так хотелось как-то к нему поближе подсесть, но он строго велел пристегнуться, и всё внимание отдавал дороге. Жаль, радио не ловило, приходилось только слушать мерный гул нашего мотора, поскрипывание шин по снегу и периодическое вжик-вжик дворников на лобовом стекле. И на моего водителя поглядывать. Даже машин не было вокруг – ни встречных, ни попутных. Одна старая колымага будто из музея семидесятых, выехала из-за очередного поворота и скрылась за другим. А потом остались только мы, утро, которое для меня было ещё глубокой ночью, запах кофе и зимняя красота.

У Миши удивительная способность к концентрации, я даже немножко завидую. Если он за рулём, для него существует только дорога. А я личность, отвлекающаяся на красивости и мелочи, на снежинку прилипшую к зеркалу бокового вида или живописно торчащую сосну на утёсе, словно из поэмы Лермонтова. В такие моменты слова в моей голове сами складываются в строчки или чужие рифмы вспоминаются. А красивые обороты или эпитеты «en plein air ^[55]» откладываются в ячейки памяти, как зарисовки у художника. Потом куда-нибудь впишу – главное, не забыть!

Рядом с Мишей, столь уверенным и надёжным, я совсем расслабилась. Даже немного ребёнком себя почувствовала, которого ублажают с удовольствием и готовы испортить подарками и сладостями, но теперь пристегнули к удобному креслу и ни-ни, велели не баловать. Сижу, слушаюсь, хотя так и подмывает спеть что-нибудь или пошалить. Пока держусь, про себя напевая всякие зимние песенки.

Я вспомнила про стиральную машинку, которую собиралась купить после укрощения удава, и прыснула потихоньку – так нелепо и смешно всё это теперь казалось. Ещё смешнее будет, если сам удав принесёт мне эту машинку домой. Это просто верх наглости, – сказала бы Ниночка. Но тогда я буду в честно завоёванной машинке стирать ему футболки после утреннего бега. Хотя у Миши ведь есть своя квартира в хорошем месте, в самом центре, возле Парка имени Октябрьской Революции с ещё дореволюционной кованой оградой. И Пушкинская рядышком – самая «гуляльная» улица из всех в Ростове. Там столько клумб и деревьев, кафешек и милых лавочек. И народ возле Публичной библиотеки устраивает флэшмобы или выступления, как на Старом Арбате. Как бы я ни привыкла к своей крошечной двушке, могу и переселиться. Вряд ли переселится ко мне он. Интересно, а Миша «усыновит» моего кота и канарейку Люсю? Придётся. И бугенвиллии я, конечно, не оставлю…

Машину чуть занесло, а меня вернуло из мыслей о будущем в настоящее. Миша напряжённо всмотрелся в дорогу. Мы проехали по-над пропастью, убегающей вниз в сизую даль с тёмными силуэтами елей. Над встречной полосой естественным козырьком нависла скала. Из-за поворота метрах в ста в свете фар растекалась белесая дымка.

– Какое странное облако! – беспечно сказала я. – Чешет пузо о ёлки.

– Чёрт! – бросил Миша.

Резко сдал назад – так, что у меня чуть голова от шеи не отвалилась. И со всей скорости въехал под нависшую над встречной дорогой скалу, почти нишу. Облако увеличилось в секунды, нарастая на нас с огромной скоростью, как выпущенный из бани пар. Земля загудела. Загромыхала чем-то. Всё перед автомобилем заполонила навязчивая белая мгла. В машину ударила страшная силища, вжав задом в каменную стену со звуком раздавленной консервной банки. Нас тряхнуло с боку на бок, и автомобиль встал обратно на все четыре колеса. Ветровое стекло залипло хлопьями бешеного снега. Боковые тоже. И ничего вокруг не стало. Кроме белизны и пятна ещё более яркой белизны в свете ошалевших фар. Что-то с грохотом пронеслось мимо нас. Камни? Деревья? Не знаю. Нас словно погрузили в стакан с молоком или в мешок с коробочками хлопка и оставили на самом дне.

От страха у меня пересохло во рту. Тело оцепенело. Я посмотрела на Мишу. Его лицо было белым, как марево снаружи. Одна рука вцепилась в руль, вторая в поднятый до предела ручной тормоз. Половина вещей из багажника каким-то образом оказалась в салоне, а в окно у заднего сиденья за Мишей, почему-то не ровно, а по диагонали, смотрел хищный чёрный камень, пустив по стеклу паутинку трещин.

– Что это было, Миша? – одними губами прошептала я, с трудом вспоминая, как дышать.

Он посмотрел на меня глазами, полными ужаса. Но увидев мой страх, сглотнул и с усилием воли попытался вернуть себе самообладание. Его побелевшие губы изобразили улыбку:

– Пустяки, Вика! Нас просто накрыло лавиной. Ничего страшного!

Что?!