Тень Казановы - Наталия Яровая Страница 66

— Мне кажется, я беременна. — В этом месте я перевела взгляд в пол. Повисла гробовая тишина. Неужели я просчиталась и он не обрадуется?

— Машка!!! — Он заорал так, что дверь моментально распахнулась и влетела перепуганная секретарша. — Машка!!!

Он уже кружил меня по всему офису и целовал, целовал. Тут я и правда почти заплакала. Да чего там «почти» — вытерла незаметно слезинку о его плечо. Наконец он угомонился и доложил всем, кто сбежался на его ор (а сбежались как раз все):

— У меня будет сын.

Все расслабились и зааплодировали. Как в кино. Про Америку.

— Почему сын? — воспротивилась я. — Может, дочь.

— Хорошо, пусть будет сразу двое.

Народ в офисе вежливо посмеялся, поздравил нас и рассосался по своим столам и кабинетам. Когда Сережа немного отдышался, я «вспомнила»:

— Ой! Тут же еще новость есть!

— Сегодня только приятные! — Он развалился на диване, взъерошенный, в расслабленном галстуке. Я люблю его! Так, не отвлекаться.

— Из Владивостока гости у нас объявились!

— Кто? — Он оживился.

— Виктория.

Тонкий момент — как отреагирует на имечко до боли родное? Нет, не вздрогнул и не вдумался. Уф! Молодец, Машка! Я-то помню, что Викторией он ее никогда не называл. Вот если б я сказала «Вика», ассоциации могли бы прорезаться. А от «Викуськи» вообще, наверное, сразу всю жизнь осознал. Так, потихоньку дальше.

— Кто это? — точно, ничего не вспомнил. Ура. У-ра. У-р-а. Троекратно.

— Да так, ничего особенного. Мы с ней во Владивостоке часто общались. Она даже приударить за тобой пыталась. А вот сейчас в Москве, в командировке. Хочет поужинать с нами завтра где-нибудь. Я бы тоже с удовольствием. Потарахтели бы, новости городские узнали. Ты как?

Он задумался, и я знала, что его терзает.

— Маш, а вдруг она поймет, что я… Ну что я — никакой. Не помню никого.

На это и был мой расчет. Больше всего он боится, чтоб не угадали про его беспамятство. Сильно опасается впросак попасть.

Я отмахнулась:

— Да брось ты! Будешь с ней любезен. Все равно она больше со мной будет трещать. А если какие имена будет называть или события вспоминать, делай вид, что все помнишь. Я всегда поддержу, если что.

Рискую я. Рискую! Причем очень сильно. Сергей еще понервничал и смирился:

— Нам же неудобно ей отказать?

— Неудобно, конечно.

— Ну, пойдем, — решился он. — Ужасно хочется кого-нибудь из прошлого встретить!

А вдруг увидит ее и все вспомнит? Дура я и есть дура. А как бы на моем месте поступила Вика? Скорее всего, она просто никогда бы не оказалась на моем месте. Ладно, чему быть, того не миновать! Мой ангел-хранитель всегда помогает мне.

Вечером я позвонила Вике и пригласила на ужин. На следующий вечер. Мне показалось — она немного удивилась, что я все-таки позвонила и мы договорились о встрече.

— Мы можем заехать за тобой, — сфальшивила я.

— Спасибо, я возьму такси. — А вот она не сфальшивила. Убила бы!

Дома Безуглов устроил настоящий пир. Везде расставил цветов, зажег по углам толстые свечи — умеет он создать атмосферу, всегда этим славился. Мы сидели вдвоем за столом, он нарядился в белую рубашку и опекал меня так, словно рожать я поеду уже завтра. Ну, максимум послезавтра. Он наготовил всяких вкусностей, тоже всегда умел, других вкусностей набрал в супермаркете плюс мое любимое «Шардоне» плюс здоровая ароматная, обожаемая мной клубника плюс мороженое с консервированными персиками плюс… Ну, в общем, просто праздник какой-то! Я сидела, прижавшись плечом к самому любимому, самому дорогому человеку на земле, и мне было очень грустно. Так грустно, что глаза блестели сами собой, без всякого спиртного. Не страшно, не тревожно. Грустно. И все.

Ближе к ночи Безуглов перемыл всю посуду, хоть я его и отговаривала — завтра придет домработница, — но не уговорила. Потом приготовил мне ванну с пеной до потолка и спросил:

— Можно я тебя туда отнесу?

— Дурачок ты, Безуглов! Нашел, что спрашивать!

— Сама ты Безуглова!

Это точно. Он подхватил меня как пушинку, силищи всегда хватало, и булькнул в ароматную пушистую пену.

— Сереж, давай со мной.

— А можно нам?

— Нужно!

И он стал стягивать свою нарядную рубашку. Я, когда ванну сюда выбирала, всегда представляла этот момент. Большую купила, просторную, с золотыми поручнями по бокам. Пригодилось вот…

Ночью я, конечно, не спала. Сережа, угомонившись, мирно сопел, а я вертелась как юла. Страх и тревога вернулись. Что будет завтра? Чем все закончится? Вернусь я с ужина одна или вообще уже не вернусь, а умру прямо там? Сердце тревожно сжималось и ухало куда-то вниз, в живот. С рассветом встала со скомканных простыней. Пойду хоть кофе себе сварю.

Что делать-то? Может, ну его к черту, этот ужин, Вику. Рискованно. Очень рискованно! Ну а дальше как? За границу с ним сбежать? Наплету ему с три короба, привыкла уже. И поселимся где-нибудь в Зеландии. Денег у меня на три жизни хватит. Там уж точно никого не встретим. Будем жить счастливо. А вдруг?.. Страшно подумать! А вдруг вспоминать начнет? И ведь он тоже любит меня теперь. Ласковый такой. Только меня любит! Только мой! Всех забыл! Я столько ждала этого! Добилась. Какой ценой?!

Мысли мои тревожные Сережа прервал. Из спальни вышел.

— Чего не спится, Заяц?

А сам заспанный еще, жмурится. Сладкий мой, любимый, беззащитный! Мой все-таки! Мой, мой, мой! Я на все ради него готова!

— Не знаю, Сереж. Не спится чего-то, и все. Кофе будешь?

— Давай.

Налила ему в кружку красивую, бутербродов сделала. Подала. В макушку чмокнула. Сроду ни за кем так не ухаживала, а за ним — нравится. И смотреть нравится — как ест, как пьет, какой сосредоточенный при этом. Я без этого жить уже не смогу. Раньше немного опасалась его. А как памяти лишился — все иначе стало. Как ребеночек — нежный, доверчивый. Мой! Никому не отдам. Я его всю жизнь люблю.

Тут он признался:

— Я давно уже проснулся.

— А чего прятался? Не выходил?

— Сон приснился хороший. Последнее время много снов вижу. Как будто у нас с тобой сын родился. Сын!

— Хороший сон. Ну и выскочил бы сразу, рассказал.

— Да, знаешь, Маш, лежал с закрытыми глазами, имя ему придумывал.

Чего-то нехорошо мне стало. Вдох-выдох. В руки себя взяла, улыбку натянула.

— Родить — дело нехитрое. Рожу! Главное, имя-то придумал?

Он меня к себе притянул, губами в ухо щекотно подышал, у меня мурашки сладкие забегали, прижалась к нему, но тревога еще теплилась.