Последний танец вдвоем - Джудит Крэнц Страница 66

В парижском отеле «Ритц» мы узнали, что весь прошлый год Билли официально снимала у них номер, но Анри Легран из галереи Тамплона, где прошлой осенью работы скульптора вызвали сенсацию, рассказал нам, что он знает нашу Билли как Ханни Уинтроп, возлюбленную Джеймисона, которая жила с ним на протяжении многих месяцев.

Разве не любопытно, что, лишь притворившись кем-то другим, Билли Айкхорн смогла обрести мужчину? Все помнят ее короткий второй брак с кинорежиссером Вито Орсини («Стопроцентный американец»), который быстро распался из-за его романа с Мэгги Макгрегор. Мэгги, как известно, бросила Вито, когда стало ясно, что «Стопроцентный американец» угрожает стать провалом десятилетия. Она предпочла Фреда Гринспена, своего женатого босса, который скоро решил, что программа королевы новостей шоу-бизнеса Макгрегор достойна дополнительного получаса эфирного времени. Мэгги достигла вершин профессиональной карьеры потому, что всегда знала, как использовать нужного мужчину в нужный момент. Не пора ли Билли попросить у ловкой Мэгги совета, как поймать мужчину, который может принести женщине пользу? С тех пор как Билли потеряла Вито, в ее жизни не было никого, кроме обманутого Сэма Джеймисона. Нам кажется, что ни громадные деньги, ни, хуже того, их отсутствие не могут купить нашей Билли верной любви…

Как это кончилось? Множество очевидцев наблюдали, как наша незадачливая героиня сделала ошибку – в один прекрасный вечер ее застукали в Опере при всех ее бриллиантах. (Ну, не при всех, конечно, но их было вполне достаточно для того, чтобы история школьной учительницы лопнула.) Сэм Джеймисон узнал свою «Золушку наоборот» и устроил публичный скандал.

Наша Билли спешно удрала из Парижа во всепрощающий Беверли-Хиллз, где и пребывает в таинственном, хотя и вполне объяснимом, понятном уединении. Наш совет несчастливой в любви Бедной Маленькой Богатой Девочке: в следующий раз, «Ханни», постарайся найти мужчину с собственными деньгами.

– Что ж, детка, по крайней мере, хоть фотографии хороши – особенно та, где вы в бикини, – сказал Принс, поворачиваясь к ней: он услышал, как Билли отшвырнула журнал. – И имя ваше написано правильно, – добавил он, увидев, как почернело ее лицо. – Билли, я понимаю, что это неприятно – но не смертельно.

– Да.

– Что вы сделали Хэрриет Тогшинхэм, что она развела такую гнусность? Это даже ниже их обычного уровня.

– Я видела ее один раз… только один раз… на каком-то приеме, – с трудом шевеля одеревенелыми губами, ответила Билли. – Я знаю, это сделала Кора де Лионкур! Она одна могла сложить все куски воедино.

– А ей что вы сделали?

– Ничего… Во всяком случае, ничего, о чем бы я знала. – Голос Билли был такой же бледный и безжизненный, как и лицо.

– Детка, я понимаю, что это банальность, но, когда происходит нечто подобное, нужно прямо посмотреть в лицо факту, извлечь из него урок и сделать вид, что ничего не случилось. В конце концов, вы не сделали ничего постыдного.

– Вы не понимаете…

– Не буду врать, Билли. Конечно, это посмакуют, поговорят недельку-другую, но потом забудут – раньше, чем выйдет следующий номер.

– Нет, не забудут. Люди не забывают таких славных историй, как эта. Не забудут до моей смерти!

– Ну… может быть, – согласился он, понимая, что она права. – Но, рассуждая здраво, с этим ничего не поделаешь.

– Все, буквально все, кого я знаю или узнаю когда-либо, будут наслышаны об этом и вспомнят тотчас же, как только увидят меня… – медленно произнесла Билли. – И я пойму, о чем они думают… Я буду чувствовать, что я посмешище, объект жалости!

– Ну, детка, не принимайте это так близко сердцу. Ну, посмеются, ну и что? Все они просто умирают от зависти к вам. Посмотрите в зеркало, а потом посмотрите вокруг. Билли, ваша жизнь великолепна!

«Он не понимает, – думала Билли, – он не может понять, что каждый день, каждую минуту в те годы, когда человек формируется, я жестоко страдала от того, что была всеобщим посмешищем». Неважно, что сейчас выше и могущественнее ее нет, – ее самовосприятие формировалось пренебрежением родителей, бесконечными жестокими издевательствами сверстников в школе, жалостью тетушек и презрительным неприятием двоюродных сестер. Она пыталась убедить себя, что эта история знакома множеству людей – быть может, в юности самолюбие каждого из нас жестоко страдало, – но статья в «Фэшн энд Интериорз» была чистой, беспримесной квинтэссенцией яда, питавшего кошмары, от которых она просыпалась по ночам, мучительно гадая, как будет воспринят каталог. Каждое слово точно попадало в цель, от этого непросто было отмахнуться. Билли чувствовала себя так, словно вернулась на много лет назад, словно она опять та толстая уродина Ханни Уинтроп, какой была долгие годы.

– Принс, я не могу… Я просто не в силах предстать перед прессой сейчас! Вас представит Спайдер. Я останусь здесь. Я не выйду из дома, и мне нет дела, кто что скажет. Я просто не могу.

– Билли, это самое ошибочное поведение в данных обстоятельствах, – строго сказал Принс.

– Я иначе не могу, Принс. Простите, но я должна побыть одна.

Ответить было нечего.

– Детка! – Принс пошел было вслед за Билли наверх, но остановился, безнадежно пожал плечами и решил уйти. Уж лучше пообедать одному в номере, чем и дальше смотреть на измученное лицо Билли. Не хотелось признаваться даже себе, но все это выглядело весьма пикантно и интригующе, хотя, конечно, лучше бы нечто подобное случилось с кем-нибудь другим. Сейчас бар в отеле будет полон знакомых, и каждый умирает от желания послушать, как Билли инкогнито в Париже пудрила всем мозги. Так что он не будет рассиживаться в баре. В конце концов, он действительно хорошо относился к Билли.