Пламя любви - Барбара Картленд Страница 66

— Я сильно пострадала?

— Не слишком, — ответила медсестра. — Ожоги на ногах заживут, даже шрамов не должно остаться. И волосы отрастут.

Мона с облегчением зажмурилась. Волосы, ноги… какая ерунда. Хорошо, что не пострадало лицо — страшно было бы жить изуродованной, но все остальное… какое это имеет значение?

Главное, что Питеркин жив и здоров.

Она услышала, как открывается дверь в палату, услышала голос медсестры, затем чьи-то шаги у кровати.

«Не буду открывать глаза, — решила Мона, — пусть думают, что я сплю».

Она страшно устала, не хочет никого ни видеть, ни слышать… Но неизвестный все стоял у кровати — и глаза ее сами собой открылись.

На нее смотрел Майкл.

Мона не удивилась, увидев его. Майкл здесь, рядом с ней, — так и должно быть. Вместо удивления ее охватила такая радость, как будто сама жизнь вернулась в ее измученное тело.

— Здравствуй… Майкл, — проговорила она уже более твердым голосом.

— Милая, тебе лучше? — вполголоса спросил он.

— Да, намного… лучше. Как ты меня нашел?

— Мы с твоей матерью уже несколько недель назад выяснили, где ты, — ответил он. — Мы волновались о тебе.

— Правда? Как… глупо…

— Совсем не глупо. Ведь мы тебя любим.

Блаженное тепло охватило душу Моны. Майкл здесь — теперь все будет хорошо.

Смутно, словно в тумане, припоминала она, что когда-то в прошлом была одинока и несчастна, чего-то боялась… Но теперь все позади. Искупление свершилось: перед ней расстилается новый, чудный мир — и в этот мир она войдет рука об руку с Майклом.

Никогда прежде она не испытывала такого счастья, даже не знала, что оно возможно; и Мона лежала молча, наслаждаясь этим счастьем и боясь заговорить, чтобы его не спугнуть.

— Здесь твоя мать, — сказал Майкл. — Позвать ее?

— Погоди, — попросила Мона. — Сначала хочу… тебя спросить… во-первых… я долго здесь пролежу?

— Около недели, а потом мы заберем тебя домой.

«Домой… какое прекрасное слово, когда его произносит Майкл», — подумала Мона.

— Дом… полностью сгорел? — спросила она вдруг.

— Восстановлению не подлежит.

— А… как же… дети?

— Дети без крова не останутся. Мы с твоей матерью даже поспорили о том, куда их забрать, в Коббл-Парк или в Аббатство. Но я победил. Когда ты снова выйдешь на работу, хочу, чтобы ты работала рядом со мной.

Мона улыбнулась; хотела даже рассмеяться, но на смех у нее не хватило сил.

— О Майкл! — проговорила она. — Ты всегда… получаешь… все, что хочешь?

Он покачал головой, однако в глазах его вдруг вспыхнула надежда; и снова, как когда-то, ей представилось, как он, стиснув зубы, ползет к брошенному пулемету.

Радость, гордость, любовь переполняли ее сердце, она чувствовала, что не в силах больше ни говорить, ни глядеть, — остается лишь закрыть глаза и плыть по волнам этого счастья.

Но, прежде чем раствориться в блаженстве, она подняла взгляд на Майкла.

— Еще один… вопрос, — прошептала она.

— Какой, милая?

Этот вопрос она задала еле слышно — так, что ему пришлось наклониться к ее губам.

— Ты… все еще… хочешь на мне жениться?

Лицо его озарилось неописуемой радостью, и, опустившись на колени возле кровати, он склонился к самому ее лицу.

— Милая моя, бесценная! Я же люблю тебя! Как ты могла рисковать жизнью, зная, что твоя жизнь принадлежит мне?

В голосе его звучало такое обожание, что Мона затрепетала от неописуемого восторга.

— Майкл! — простонала она. — Прости меня! Я вела себя глупо… но теперь я знаю, что люблю… люблю тебя… всем сердцем!

— Это все, что мне нужно знать, — нежно проговорил он. — Радость моя, мы с тобой никогда больше не расстанемся!

— Никогда? — еле слышно переспросила она.

И прикрыла глаза, чувствуя, что иначе не выдержит такого счастья.

— Никогда, — ответил он и прикоснулся губами к ее губам.

Поцелуй был легким, почти неощутимым, но от него во всем существе Моны словно вспыхнуло пламя. Неугасимое пламя жизни.

— Майкл! О Майкл! — прошептала она. — Так вот что такое любовь!