Поглупевший от любви - Элоиза Джеймс Страница 66

Генриетта попробовала бургундского, остерегая себя от преждевременных суждений. Какое ей дело, если, человек невоспитан, бестактен и…

Она даст ему еще один шанс.

— Лорд Годуин, что выдумаете о ссылке Наполеона на Эльбу? Как по-вашему, он останется на острове?

— Вот уж мне совершенно наплевать на то, что ему там в голову взбредет.

Генриетта перевела взгляд на мужа:

— На твоем месте я бы не трудился, — посоветовал он. — Рис так давно не разговаривал с приличной женщиной, что забыл язык.

Но упрямство Генриетты было общеизвестно.

— Но разве последний год не был по-настоящему знаменательным для Франции, лорд Годуин?

— Скорее для Австрии.

— Австрии?

— Осенью для делегатов Венского конгресса была дана опера Бетховена «Фиделио», — с полным равнодушием обронил Рис. — Миссис Дарби, если вы пытаетесь произвести впечатление на мужа столь обширными познаниями международных отношений, не могли бы вы ограничить демонстрацию супружеской спальней? — Он осушил бокал и со стуком поставил на стол. — Уверяю, что на меня ваши способности уже произвели неизгладимое впечатление. Особенно если говорить о вашем нынешнем статусе замужней дамы.

Генриетта хищно прищурилась. Очевидно, этот человек намеренно старается вывести ее из себя, скорее, всего чтобы доказать Дарби свою правоту насчет женского темперамента. Она так и знала, что эта совместная поездка в экипаже Дарби до добра не доведет.

Генриетта слегка задумалась, прежде чем бросить Рису умильный взгляд из-под длинных ресниц.

— Какое удовольствие, лорд Годуин, наблюдать ваш неожиданный взрыв красноречия!

Он ответил настороженным взглядом, вероятно, посчитав, что она кокетничает с ним.

«Рис — ближайший друг твоего мужа, — напомнила она себе. — Будь к нему добра».

— Боюсь, до того как Дарби мне все объяснил, я понятия не имела, что вам так обременительно беседовать с замужней женщиной. Хотя я заметила, что вы несколько затруднялись объясняться с нашей дорогой миссис Кейбл во время ужина у леди Роулингс, — продолжала она с жалостливой улыбкой. — Но не печальтесь, мы постараемся облегчить вам задачу. Я ни за что не хотела бы расстраивать вас, особенно теперь, зная, как жестко ограничена тематика ваших разговоров.

Дарби, похоже, подавился, потому что издал некий странный звук.

— Я со своей стороны совершенно уверена, что беседа с порядочной женщиной — дело крайне нелегкое. Теперь мне придется хорошенько поразмыслить, какую тему выбрать, чтобы не слишком затруднять вас. Посмотрим… Я слышала, что в вашем доме гостит оперная певица. Как это, должно быть, интересно! И вы регулярно обсуждаете Бетховена?

Рис продолжал жевать мясо, но она поняла, что сумела привлечь его внимание. Генриетта подавила улыбку. Сегодня она, можно сказать, была в ударе!

— Она действительно оперная певица, — выдавил наконец Годуин, но едва она заметила расчетливый блеск его глаз, он нагло добавил: — С достойной сожаления тенденцией петь в постели.

— Должно быть, потому что еще слишком молода, — безмятежно ответила Генриетта. — Знаете, одно время я тоже любила петь, едва открыв глаза. По-моему, моей любимой песенкой была «Питер, Питер тыкву съел» или… нет… кажется, вторая строка: «Дидл дидл дамплинг, мой сыночек Джон».

— Это насчет мальчишки, который ложился спать без каких-то предметов одежды? — вмешался муж, в голосе которого то и дело прорывался смех. — «Лег в постель в чулке»… нет, или без чулка? Никак не вспомнить.

— Думаю, приятельница лорда Годуина тоже часто забывает снять чулки, ложась в постель. Ах, что за удовольствие снова стать молодой и просыпаться с песней!

— Она не настолько молода, — буркнул Годуин, и Генриетта различила отблеск… всего лишь отблеск одобрения в этом угрюмом взгляде.

— Для человека, которому беседа со взрослой женщиной приносит невыносимые страдания, ваша разница в годах, должно быть, весьма благотворна. Вы, кажется, лет на тридцать старше вашей дамы? Дети так забавны!

— Никаких тридцати лет! — проревел Годуин. — Мне самому нет и тридцати пяти!

Генриетта прижала руку к сердцу. Давно уже она так не развлекалась.

— О Боже, надеюсь, я не оскорбила вас? — ахнула она, оглядывая его с головы до ног.

Он, как всегда, выглядел полным неряхой: волосы в беспорядке падают на плечи, рубашка и руки в чернилах.

— Вы совершенно правы: теперь я вижу, что вы вовсе не так уж стары… — Она осеклась, словно сомневаясь в собственных суждениях. — В любом случае время все ставит на свои места, милорд. Только подумайте, еще немного, ну, лет пять или что-то в этом роде, ваша приятельница повзрослеет, и вы с легкостью освоите столь сложное дело, как учтивый разговор.

Она снова сделала глоток вина и одарила его сияющей улыбкой, полной искреннего удовольствия. Она и в самом деле была счастлива. Как приятно ужинать в мужской компании, а не с мачехой и сестрой. Она в жизни не предполагала, что будет обмениваться едва замаскированными уколами с известным грубияном лордом Годуином. И сейчас лучший друг Дарби глазел на нее с таким выражением, что так и подмывало рассмеяться.

— Боюсь, лорда Годуина затрудняет даже наша глупая болтовня, — вздохнула она, оборачиваясь к мужу. — Дарби, не можем ли мы продемонстрировать бедняжке, как это делается по-настоящему? А теперь, лорд Годуин, слушайте внимательно, и, возможно, мы сумеем объяснить вам смысл Парижского договора.

— Черт бы меня побрал, Дарби, но тебе здорово повезло, — неожиданно ухмыльнулся Рис, после чего перегнулся через стол, взял руку Генриетты и под ее изумленным взглядом поднес к губам галантным жестом истинного джентльмена. — Вы меня удивили. Кстати, можете звать меня Рисом. Терпеть не могу, когда меня титулуют.

Генриетта отняла руку и прижала ее к сердцу.

— Дарби, прошу привести меня в чувство на случай, если я вдруг упаду в обморок. Понимаешь, я чувствую, что молодею с каждой минутой. Граф соизволил заговорить со мной! По-моему, я только сейчас вступила в высокочтимые ряды куртизанок!

— А вот я не считаю, что ты сможешь получить это звание, пока не настанет ночь, — покачал головой Дарби, наклонившись к ее плечу.

Его тихий голос заставил ее позабыть о почти неприличной веселости и залиться горячим румянцем. Глядя в его глаза, она ощущала, как краска ползет по ее шее, тем более что в них светилось коварство. Неприкрытое коварство.

— Должен признаться, Дарби, я почти тебе завидую! — объявил Рис с другого конца стола.

Дарби, что-то промычав, в свою очередь поцеловал руку Генриетты. Странно, когда это сделал Рис, она не ощутила ничего, кроме радостного удовольствия, но стоило Дарби коснуться губами кончиков ее пальцев, и желудок сжало судорогой.

— Не пора ли нам на покой, миледи жена? Генриетта отдернула руку, словно обжегшись.