Крестная мать - Звева Казати Модиньяни Страница 66

Ей не терпелось вернуться к занятиям.

– А я как же? – напомнил Шон, поймав руку Нэнси.

– Я больше не хочу расставаться с тобой надолго. Я хочу целовать тебя, ласкать, слышать твой голос, – шептала она, осыпая возлюбленного поцелуями. – Хочу любить тебя, засыпать и просыпаться в твоих объятиях.

– По-моему, ты пытаешься меня соблазнить, – улыбнулся Шон.

– Неужели ты это заметил? – смеясь, спросила Нэнси.

– Да, по некоторым твоим намекам…

Девушка неожиданно заговорила серьезно:

– Не надо шутить со мной, Шон. При одной мысли, что нам придется расстаться, у меня сердце замирает.

– Так не возвращайся в университет, оставайся здесь.

– Не могу. Университет – мое будущее, это осуществление всех моих планов.

– А я? Что я для тебя?

– А ты – моя жизнь, моя любовь.

Они снова потянулись друг к другу, обнялись, и снова их затопил поток желания. Когда оба в изнеможении откинулись на подушки, в комнате уже было почти темно.

– Я провожу тебя до Гринвича, – сказал Шон.

– Не хочу уезжать, – недовольно произнесла Нэнси. – Мне так хотелось бы провести с тобой ночь.

– Фрэнк не заставит меня вернуть тебя домой.

– Фрэнку и так все про нас известно. Он знает, где мы и чем занимаемся.

– Откуда? Ты сказала?

– Нет. Я ничего не говорила. Но, знаешь, по-моему, от него ничего не утаишь. Фрэнк на самом деле человек терпимый, хотя на первый взгляд так не скажешь.

– Однако лучше не рисковать.

– В каком смысле?

– Лучше честно признаться ему, как обстоят дела.

– Мы поженимся, снимем дом в Йеле, – размечталась Нэнси. – Я буду учиться, а ты будешь приезжать, когда сможешь. Здорово я придумала, правда?

– Замечательно! – согласился Шон, но тут же добавил: – Тебе пора домой.

Шон гнал «Феррари» в сторону Гринвича, оставив позади россыпь нью-йоркских огней.

– Мне кажется, что иногда ты разговариваешь со мной, как с глупым ребенком, – заметила Нэнси.

– Ничего подобного! – не очень уверенно возразил Шон.

Ему вдруг стало грустно и горько. Проклятые призраки прошлого отравляли день сегодняшний. До отъезда Нэнси на Сицилию все казалось таким ясным и безоблачным. Протяни руку – и вот оно, счастье, полное, безграничное счастье.

– А может, бросим все? – неожиданно предложил Шон.

– Что все? – удивилась Нэнси.

– Нью-Йорк, мой бизнес, квартиру, твой университет…

Нэнси вспомнила квартиру Шона на Манхэттене с видом на Центральный парк, и сердце ее сжалось.

– Куда же мы уедем? – встревоженно спросила она.

– В Ирландию.

Об Ирландии девушка не знала ничего, только видела один фильм Джона Форда об этой стране.

– Ты шутишь? – недоуменно произнесла Нэнси.

– Нет. Ирландия – моя родина. Когда я был мальчишкой, отец рассказывал мне о прекрасном доме на зеленых холмах. Ирландия – чудесное место, если жить там с любимой.

– Издалека родина всегда кажется нам прекрасной, – возразила Нэнси, вспомнив Сицилию. – К воспоминаниям примешиваются ностальгия, волнение. И тогда, где бы ты ни оказался, вдали от родной земли начинаешь чувствовать себя словно в душной тюрьме. Каждому нужна такая далекая родина, о которой вспоминаешь с сожалением. Это сон, греза, иллюзия. Но когда сталкиваешься с реальностью, сны рассеиваются…

– Хорошо, – согласился Шон. – Никуда мы не уедем.

Нэнси облегченно вздохнула. Ей вовсе не хотелось расставаться с Америкой. С этой великой страной связана вся ее жизнь, все ее радости и горести; без Америки нет для нее будущего. Здесь пообещала Нэнси отцу стать большим человеком. И слово она сдержит.

Большой дом на зеленых холмах – это конец дороги, а Нэнси еще и не начинала свой путь.