Искушение любовью - Кортни Милан Страница 65

Она замолчала.

— Как по-твоему, почему я пришел к тебе вот так? Однажды я уже говорил — ты смысл целомудрия, а не его враг. Зачем мне было придерживаться принципов, из-за которых ты чувствовала себя ниже меня? Когда мы поженимся, я хочу, чтобы ты знала — мы с тобой абсолютно равны.

— Когда мы поженимся? Ты что, всерьез хочешь на мне жениться? Марк, ты мне ничем не обязан. Только потому, что мы были близки…

— Я пожертвовал двадцатью восемью годами целомудрия. И это не было необдуманным поступком. Я не стал бы просить твоей руки из-за чувства долга или вины. Я хочу, чтобы ты стала частью моей жизни. Я хочу, чтобы ты познакомилась с моими братьями. Чтобы ты была матерью моих детей.

Она потрясенно выдохнула.

— Все равно. Ты никогда не убедишь меня, что всю жизнь мечтал жениться на куртизанке. И… о боже, я пытаюсь все это осознать, но просто не могу.

Он нашел ее руку и сжал ее.

— Это правда. Я никогда об этом не мечтал. Но теперь, когда я встретил тебя, все остальное кажется мне кошмаром. Со временем мечты меняются, Джессика. И очень часто — к лучшему.

— На моем опыте — нет. — Ее голос был грустным и каким-то безжизненным, но руку она не отняла. — Два месяца назад моей самой заветной мечтой было никогда больше не продавать свое тело. — Она невесело рассмеялась. — Как это не похоже на мои юношеские фантазии.

— Значит, я тоже не похож на твои юношеские фантазии?

Она покачала головой.

— Я всегда знала, что обязательно выйду замуж. Я была хороша собой — все это говорили. И я представляла себе, как в один прекрасный день мой идеальный мужчина найдет меня. Он предложит мне руку и сердце, мы объявим о помолвке в церкви моего отца, и через три недели я пойду к алтарю.

Ее ногти слегка надавили на его ладонь.

— Ну конечно, — бесстрастно заметил Марк. — Ведь твой отец — викарий.

— Он был очень строгим. Очень… правильным, чинным, понимаешь? И он не понимал, что с нами делать. Думаю, то, что у него родились такие красивые дочери, стало для него неприятной неожиданностью. Моя мать тоже очень привлекательна, но я и мои сестры… это что-то совсем другое. Где бы мы ни появлялись, на нас всегда все оборачивались. И это приводило отца в полное замешательство. — Она грустно усмехнулась. — Я доставляла отцу неприятности еще до того, как погубила себя. Как забавно.

— Он очень сердился, когда обо всем узнал?

— Сердился? Нет. Он страшно испугался. Наша семья была совсем небогата. Бедный викарий с тремя красивыми дочерьми должен быть очень и очень осторожен. Любой опрометчивый шаг — и сплетни раздуют все до небес. Если бы на моей репутации появилось хоть малейшее пятно, это непременно отразилось бы на моих сестрах. И разрушило бы все их надежды на будущее. Возможно, они погибли бы точно так же, как я.

— И сплетни тут же разнеслись по округе?

— Нет. — Она покачала головой, и шелковая волна волос упала ему на руки. Она нетерпеливо отбросила их в сторону. — Этого удалось избежать. Все просто очень сочувствовали.

Он удивленно поднял бровь.

— Никто ничего не узнал. Отец выгнал меня из дома. Потом он распустил слух, что я больна и меня отправили к родне в Бат, чтобы поправить здоровье. А через месяц он объявил всем, что я умерла.

У него перехватило дыхание.

— О… Джессика.

Как раз вчера Марк думал о том, как он богат, потому что у него есть братья. Теперь он ощутил свое богатство вдвое острее. Он положил руки ей на плечи.

— Прошу тебя, не надо. Не надо меня жалеть. Все давно прошло, мне уже не больно.

Он не поверил ей ни на секунду.

— И отец был совершенно прав. Он был прав, когда предупреждал меня, что я должна быть очень и очень осторожна с моей репутацией. Он был прав, когда говорил, что ни в коем случае нельзя позволять до себя дотрагиваться, и когда запрещал мне разговаривать с мужчиной старше меня. И он был прав, что вышвырнул меня из дома и отказался от меня. Мое урожденное имя — Джессика Карлайл, но с тех пор я стала называть себя Джессика Фарли. Я потеряла все права на свое настоящее имя, когда потеряла семью.

Повисла долгая, едкая, словно кислота, тишина.

— Твой отец. Мужчина, который погубил тебя. И… я. Когда ты мне все рассказала, я повернулся и ушел. Джессика, кто-нибудь когда-нибудь был на твоей стороне?

— Мои сестры, — шепнула она. — Шарлотта и Эллен. Мы были очень близки. Если бы их спросили… я даже боюсь подумать, чем они могли бы пожертвовать ради меня. Они… — Ее голос пресекся. — Может быть, мне все-таки еще немного больно.

Она старалась дышать как можно размереннее, чтобы не разрыдаться.

— Я писала отцу письма. Чтобы они знали, что я жива и здорова и что со мной все в порядке. Но за семь лет я ни разу не получила ответа. Каждый год я проверяю церковные книги… чтобы знать, что с ними тоже все в порядке.

Семь лет. Марк попытался себе представить, что он не имеет связи с братьями — хотя бы несколько недель, но не смог. Это было немыслимо. Даже когда они со Смайтом провели несколько недель в трущобах Бристоля, брат защищал его. Он не мог представить мир без своих родных. Оказывается, он никогда не был одинок.

— О, Джессика.

Она шлепнула его по плечу — не сильно, но чувствительно.

— Посмотри на меня, Марк. Посмотри на меня и перестань меня жалеть. Мне уже не четырнадцать. Я жива. Я выжила. Я сделала то, что должна была сделать. Все могло обернуться гораздо хуже.

— Например?

— Он мог бы и не взять меня с собой в Лондон, — просто заметила Джессика. — И я бы оказалась в руках сводни — или в борделе. Да, мне было всего четырнадцать, когда все случилось, но в первую же неделю я встретила Амалию. У нее уже пять лет был один и тот же покровитель. Она научила меня всему. Как избежать самых худших ошибок. Не надо меня жалеть, Марк. Я выжила.

— Я хочу, чтобы ты перестала выживать. Я хочу, чтобы ты просто жила. Будь моей женой. Забудь о том, что…

Она стремительно склонилась к нему и зажала его рот ладонью.

— Нет. Прекрати. Замолчи. Самое важное, чему меня научила Амалия, — это когда можно остаться, а когда необходимо уйти.

— Ты собираешься уйти от меня? — Марк почувствовал, как похолодело его сердце. — Ни за что. У тебя нет ни малейшего шанса.

— Погоди. Ты еще не знаешь самого худшего. — Она заговорила тише, почти шепотом. — Есть кое-что еще.

— Еще хуже, чем быть изгнанной из дома в четырнадцать лет?

Она ответила не сразу. Он привлек ее к себе и обнял. Ее руки немного дрожали, но она не отстранилась. Он долго гладил ее по голове, перебирал волосы, и она наконец прижалась к его груди.

— Это произошло, когда я обнаружила, что беременна, — наконец выговорила она.