Два маленьких обмана - Лиз Карлайл Страница 65

Куин вернулся в Арлингтон-Парк в возбужденном состоянии. Он не заметил, что дождь прекратился, а ветер затих. Он не чувствовал наступившего жгучего холода. Он не оценил неожиданную благоговейную тишину святой ночи, опустившейся на землю.

Сейчас он мог думать только о Вивиане, о ее предательстве не только по отношению к нему, но и к Серилии. Его сжигали гнев и горькое осознание утраты. Но ему хватало ума понимать, что он рискует, балансируя на острие ножа между своей обидой за Серилию и ненавистью к Вивиане.

Куин ее ненавидел, потому что она не любила его. После долгих девяти лет страданий неужели все свелось к чему-то такому примитивному и мелкому? Более благородный человек признался бы в этом и, вероятно, удалился. Но Куин не был таким. Его терзала жажда мести. Его чувство к Вивиане никогда не умрет, а только станет еще мучительнее.

Куин передал свою лошадь конюху и молча поднялся по ступеням в дом. В свой очень большой и пустой дом.

Через несколько часов Элис нашла Куина в его личной гостиной. Он сидел у камина и пил бренди. Элис тихонько постучала в дверь и вошла, не ожидая разрешения. Куин обернулся и сердито посмотрел на сестру. Элис была уже в ночной рубашке с накинутым поверх нее капотом. Ее распущенные длинные волосы, в свете лампы отливавшие бронзой, напомнили Куину о Серилии. Господи, да как же он до сих пор не замечал этого сходства?

– Это что, Элис, новая мода заходить к джентльменам в их спальни? – спросил он.

Элис без приглашения уселась в кресло напротив, как в детстве, поджимая под себя ногу.

– А это не твоя спальня, – ответила она. – Ты не выходил к обеду. Мама беспокоилась.

– А ты – нет? – Куин выдавил из себя улыбку.

– Немножко, – призналась Элис. – К великому неудовольствию мамы, ты оказался более решительным, чем она ожидала.

Куин смущенно улыбнулся. Элис, конечно, имела в виду то, что он заставил мать уступить, когда речь зашла о Генри Херндоне. Куин задумчиво вертел в руке бокал с остатками бренди. Возможно, ему следовало высказаться раньше. Возможно, ему следовало встать на защиту Элис еще в те времена, когда его родители устраивали ее брак с Джоном вопреки воле дочери.

Но тогда Куин не осмелился вмешаться, как и не осмелился рассказать родителям о Вивиане. Чего им всем стоила его трусость! Элис прожила десять лет с человеком, которого не любила, тоскуя о том, кого обожала. Вивиана была вынуждена выйти замуж за того, кого не только не любила, но и к кому питала отвращение, по крайней мере так Куину казалось. А Серилия... ах, Серилия! Ей, вероятно, пришлось заплатить самую дорогую цену.

– Куин? – позвал словно издалека голос сестры. – Куин, тебе нехорошо?

– Со мной все более или менее в порядке. – Куин залпом осушил свой бокал. – Просто я устал.

Элис внимательно посмотрела на брата:

– Я тебе не верю. Что случилось после того, как ты привез Серилию домой? Ты сам не свой. Это... это как-то связано с Вивианой?

Куин не осмеливался взглянуть на сестру.

– Хватит об этом, Элис, – резким тоном проговорил он. – Не вмешивайся в мои дела.

В какую-то минуту Куин едва не решился рассказать все сестре. Беда в том, подумал он, глядя на огонь, что от сочувствия Элис ему станет еще тяжелее. Куин чувствовал себя как ребенок, который упал и ждет, когда старшая сестра поднимет его, стряхнет пыль с его одежды и успокоит. Но сейчас Элис не могла ему помочь. Никто не мог. Его гнев на Вивиану Алессандри превосходил только отвращение к самому себе.

Элис почувствовала настроение брата и постаралась перевести разговор на другое:

– Ты принял горячую ванну? И что-нибудь поел? Ты же знаешь, надо поесть. Даже отважные герои, Куин, должны заботиться о себе.

– Миссис Прейтер прислала миску супа. – Куин оторвал взгляд от камина и взглянул на Элис. – Я всю жизнь издевался над своим телом, моя дорогая, – закалял его в адском пламени, можно сказать, так что повредить мне может только нечто большее, чем долгая прогулка под проливным дождем. Но в этом нет ничего героического.

Элис, подперев подбородок рукой, смотрела, как брат вынимает пробку из графина.

– Празднуем заранее? – спросила она неодобрительно. Куин удивленно приподнял бровь:

– Что мы должны праздновать?

Элис с некоторой обидой посмотрела на брата:

– О, всего лишь мою свадьбу! Надеюсь, у тебя завтра утром не будет болеть голова, когда ты будешь отдавать меня Генри. А если будет, не подавай вида, Куин. И не смей портить мне церемонию, слышишь?

Куин неловко поставил графин на место. Господи! Завтра Элис выходит замуж?!

– Куин, сегодня канун Рождества, – продолжила Элис. – Я знаю, ты не обращаешь внимания на то, что делают или говорят другие. – Она опустила руку в карман пеньюара и извлекла из него небольшой сверток. – Вот, у меня есть для тебя рождественский подарок. Я попросила Генри привезти его из Лондона, но, вероятно, напрасно беспокоилась.

– Да, тебе не стоило беспокоиться, – согласился Куин, беря сверток в руку. – Но все равно спасибо, Элис. Прости, что я забыл о завтрашнем дне.

Элис сменила гнев на милость.

– Открой, – предложила она.

Куин поднял крышку маленькой коробочки. В ней лежала серебряная, с узорами, спичечница, на которой был выгравирован их семейный герб. Куин аккуратно приоткрыл ее. Она была заполнена спичками.

– Это новые, с более слабым запахом, – объяснила Элис. – Такие можно найти, знаешь ли, только в Лондоне и Париже. Мне о них рассказала Вивиана. По сравнению с этой твоя старая выглядит не так привлекательно, правда?

Куин через силу улыбнулся:

– У нее была тяжелая жизнь. Как и у ее хозяина. Мне очень нравится моя новая спичечница, Элис. Спасибо.

Элис, довольная собой, откинулась на спинку кресла.

– У меня тоже есть что-то для тебя, Элли, – сказал Куин, вставая и подходя к столу. Он вернулся с плоским футляром из инкрустированного розового дерева. – Это и рождественский, и свадебный подарок, если можно так сказать. Я когда увидел его, мне... мне захотелось, чтобы у тебя в день свадьбы было что-то особенное.

Элис с горящими от любопытства глазами открыла футляр и ахнула. На черной бархатной подушечке лежало ожерелье из трех нитей крупного жемчуга. Тяжелую золотую пряжку, выполненную в виде двух соединенных рук, украшали бриллианты.