Рыжее счастье - Наталия Рощина Страница 64

— Какую еще правду? — Мара уже не чувствовала к нему прежней симпатии. Только раздражение и желание поскорее избавиться от его общества.

— Ты не первая, к кому он воспылал неземной страстью. Из-за одной такой интрижки мать получила разрыв сердца. Поняла ты?!

— Я хочу домой, — прошептала Мара и почувствовала, что больше не владеет собой. Она развернулась и побежала к машине. Слезы бежали по щекам. Мара понимала, что не должна так вести себя, но ничего не могла поделать. За ней ринулся один из охранников, другой тут же подошел к Геннадию. Переговариваясь на ходу, они быстро шли к машине. Геннадий спешил, словно боялся, что каждая секунда может стать роковой. Он просто впал в панику. За тонированными стеклами ничего не было видно. Открыв дверцу, Геннадий увидел Мару. Сжавшись, она сидела в самом углу на заднем сиденье. Бледное лицо с застывшими синими глазами поразило Геннадия. Он увидел в них безнадежность. Это было страшно. По собственному опыту он знал, что может следовать за таким пустым, отрешенным взглядом. Геннадий почувствовал себя виноватым.

Однажды у него была в жизни ситуация, когда будущее перестало интересовать его, когда была потеряна цель самой жизни. Это случилось, когда он был далеко от матери, родного дома, в свой первый год пребывания в Англии. Все казалось чужим, враждебным, сам — никому не нужным. Он знал, что и дома ему не будет покоя. Там он всегда выступал в роли молчаливого или громогласного свидетеля страданий матери, ее попыток найти себя рядом с мужем. Геннадий думал, что и отправила мать его подальше только для того, чтобы не травмировать больше равнодушием и показным благополучием, царившими в их семье. В конце концов, он решил, что напрасно появился на этом свете. И убедив себя, что это действительно так, Геннадий чуть было не покончил со всем раз и навсегда. Помогла Рэйчел. Она спасла его, заставив поверить в то, что жизнь прекрасна несмотря на все трудности и препятствия. Она отвела его от края бездны, в которую Геннадий вот-вот был готов шагнуть. А теперь он, до конца не разобравшись в происходящем, пытается сделать жизнь этой запутавшейся девушки невыносимой, пытается лишить ее смысла, заставив поверить в то, что она сама по себе ничего не представляет. Он выбивает почву у нее из-под ног, лишает опоры, которая, быть может, единственное спасение для нее. Он был очень убедительным, жестоким, режущим свою правду. И из-за чего? Просто потому что Мара предпочла его отцу.

Геннадий молча сел в машину Он был противен сам себе. Нельзя мужчине позволять эмоциям брать верх. Он опустился до низшего уровня, и нужно было срочно исправлять положение. Обида на Мару улетучилась, как только он окунулся в безнадежную синеву ее глаз.

— Прости меня, я наговорил глупостей, — тихо сказал Геннадий. Мара молчала. — Забудь, пожалуйста. Я понимаю, что поступил не по-мужски.

— Я не хочу больше слышать от тебя ни слова, — отвернувшись, ответила она.

— Ты права.

— Тогда давай помолчим, пожалуйста.

— Еще минуту. Я ворвался в вашу жизнь, пытаюсь навязать свои правила, обязать себя любить… Это недостойно. Но простить влюбленного человека не грех. Прости меня, Мара.

— Разве так любят?

— Значит, я не умею этого делать. Ясное дело, не умею. У меня не было достойного примера для подражания…

— Я прощаю тебя, только замолчи и скажи водителю, пусть, наконец, заводит машину. Нам пора ехать.

Когда автомобиль тронулся, Геннадий искоса взглянул на Мару. Она сидела неподвижно, уставившись в окно. Он точно знал, что она ничего не видит, глядя на пролетающий за стеклом пейзаж. Так бывает, когда человек задумался, и, только сделав какое-то резкое движение перед его глазами, можно вернуть его из мира грез. О чем она думает? А что, если в этом придуманном мире ей комфортнее? Геннадий вспомнил, как отец намекнул ему на непростую судьбу Мары:

— У нее в жизни было столько плохого, что на троих хватит. Наверное, я просто хочу, чтобы у нее началась светлая полоса, понимаешь?

Геннадий не понимал, но утвердительно кивнул. Теперь он смотрел на Мару, не представляя, что могло происходить в жизни этой юной, красивой, неглупой девушки раньше. Она приехала в город, не имея за душой ничего, и вытащила счастливый билет. Вызвать доброе расположение отца, настолько доброе, чтобы он решился взять ответственность за ее будущее — как же надо было постараться, как же надо было себя проявить?! Мара потерла ладони одна о другую, словно в эту теплую погоду ей стало холодно. Геннадий смотрел на ее тонкие пальцы — длинные, красивые с удлиненной формой ногтей, покрытых прозрачным лаком. Наверное, это чертовски приятно — ощущать ласковые прикосновения таких рук, нежные прикосновения, страстные. Геннадий заерзал, пытаясь привлечь к себе внимание, но Мара словно забыла о его существовании.

«Наверняка она думает о том, что я — урод. Она сравнивает меня и отца. Сравнение, конечно, в пользу Павловича…» — Геннадий тоже отвернулся. Он ощущал неприятное чувство досады, к которому прибавилось осознание неблагодарности, быстротечности и легковесности своего поступка. Как легко он позволил себе влюбиться! Как быстро забыл о той, которая поддерживала его в трудные минуты. Отчего так произошло? Геннадий закрыл глаза, и тут же воображение воспроизвело ему огромные синие омуты, загадочную красоту манящих, смеющихся, негодующих глаз. Есть в этом что-то колдовское, неподвластное контролю, голосу разума. Что, если и отец тоже вот так попался? Ведь нельзя пройти равнодушно мимо таких очевидных прелестей. Попался, а потом подумал, что слишком стар для новой любви. Геннадий посмотрел на ситуацию глазами мужчины, который при всем своем могуществе не может сбросить груз лет, освободиться от памяти прошлого. Много в нем непоправимого, но разве можно отказывать себе в самой жизни, пытаясь наказать себя за былые ошибки? Геннадию стало жаль отца по-человечески и по-мужски. Как же он теперь он мучается, пытаясь найти выход…

— Знаешь, Мара, а отец к тебе не равнодушен, — вдруг прервал молчание Геннадий. Это неожиданное заявление заставило Мару недоуменно взглянуть на него. — Да, я точно знаю это. Тебе нужно набраться терпения и подождать. У вас еще все будет.

— Что? Удивительное перевоплощение. К чему бы это? — Слова Геннадия непостижимым образом совпадали с тем, что думала она сама. Было странно, что мужчина, чувства которого только что отвергли, пытается помочь своему сопернику. Это благородство или еще что-то?

— Я говорю, что тебе не остается ничего другого, как ждать.

— Ты — сплошное противоречие, — покачала головой Мара.

— Я завтра уеду, и ты забудешь о моем существовании. Это будет справедливо для всех: и для тебя, и для отца, и для Рэйчел. — Геннадий совершенно упустил из виду, что Маре это имя ни о чем не говорит.

— Рэйчел?

— Это моя невеста. Она ждет меня в Англии.

— У тебя есть невеста? — Час от часу не легче. — Так это с ней ты так мило разговаривал по телефону?

— С ней.

— Значит, невеста. И при этом ты говоришь о любви ко мне?