Мост бриллиантовых грез - Елена Арсеньева Страница 64

«Ох, мой хороший, во что же я тебя превратила, что я с тобойсделала, до чего довела! Ты теперь не просто постельная игрушка ополоумевших отпоследней любви дам – ты какая-то модная тряпка, которую они рвут друг у друга,при этом разрывая на части и думая не столько о тебе, сколько о себе! Торг затебя! Аукцион, как тот, который шел за стринги Катрин! Кто больше? Кто большеза чудного, красивого, ласкового, единственного в своем роде? Кто больше замоего единственного?

Да, я виновата перед тобой. Но почему ты, ты сам идешь наэто с такой готовностью? Только ли для того, чтобы угодить мне? Или в самомделе тебе полюбилось разнообразие? Но если так – что будет со мной? И не порали прекратить нашу игру, пока не поздно? Или уже поздно?»

– Вы о чем думаете? – встревоженно спросила Эмму Фанни,которой показалось, что ее собеседница с трудом удерживается от рыданий.

– Ни о чем особенном, – тихо сказала Эмма, опуская глаза. –Хорошо, я согласна попробовать. Только… только я вспомнила одну девушку изРоссии, которая тоже очень хотела выйти замуж за миллионера. Это желание довелоее до могилы. Интересно, куда оно приведет меня?

Если бы мы умели воспринимать подсказки, которые пороюдоносятся к нам из заоблачных высей, Эмма вполне могла бы расслышать легкий,как дуновение ветра, шепоток:

– И тебя, и тебя… И тебя это тоже доведет до могилы…

Только до чужой.

* * *

Так вот об этой самой девушке, которая хотела выйти замуж замиллионера, о Людмиле Дементьевой.

С Людмилой Дементьевой им, конечно, очень повезло. Что да,то да!

Для начала таковых Людмил оказалось в адресном бюро всеготри: одной – шестьдесят пять лет, другой – двадцать пять, третьей – пять ровно.

Не густо. И слава богу! Меньше суеты.

Пятилетняя Людочка ни по каким параметрам не подходила.Шестидесятипятилетнюю Людмилу Кирилловну решили оставить на потом: во-первых,судя по словам Якушкиной, Илларионов звонил Дементьевой на работу и называл еепо имени, без всякого отчества. Конечно, может статься, что Людмила Кирилловнадо сих пор работает, что ж тут такого, но вряд ли Илларионов обращался бы к нейвот так запросто. Поэтому решено было обратить основное внимание на ЛюдмилуВасильевну Дементьеву, двадцати пяти лет, которая была прописана на Белинке, вдоме, стоявшем почти напротив знаменитых и всеми любимых «этажей». Это былачуть ли не последняя убогая панельная хрущевка, оставшаяся после глобальнойперестройки этого района. Квартир на первых этажах в доме уже не осталось – всеони были раскуплены под офисы. Подбирались «кооператоры» и ко вторым этажам.Сообщила все это Эмме (и заодно назвав скупщиков «кооператорами») соседкаЛюдмилы, принадлежавшая к тому племени неунывающих пенсионеров, кои являютсясущим кладом – источником бесценной информации! – для репортеров, милиции,частных сыщиков и просто досужих людей, которые кого-то ищут… Например,девушку, которая позавчера в парикмахерской умудрилась прихватить с собой чужуюсумку… наверное, не нарочно, а по рассеянности, потому что две одинаковые сумкистояли под вешалкой… В этом месте объяснения своего интереса личностью ЛюдмилыЭмма показала собеседнице черный пластиковый пакет в золотистых крапинках.Такие пакеты в огромных количествах продаются на Мытном рынке (и на всех другихрынках Нижнего Новгорода тоже), поэтому никто бы не удивился, если бы нашлосьне два, а двести двадцать два его брата-близнеца.

– А что в твоем пакетике было? – полюбопытствовала соседка.

– Да ерунда на первый взгляд, – с досадой сказала Эмма. –Порошок стиральный, да электролампочки, да паста зубная, ну и еще кошачий корм.

Сказав про кошачий корм, она немедленно назвала себя дурой.Это ведь чудовищно запашистая штука! Если у вас в сумке «Kitte-kat», все вашипокупки надолго пропитаются этим божественным для кошек и отвратительным длячеловека ароматом. Людмила не могла не учуять запаха и не спохватиться, что унее чужая сумка.

Ладно, предположим, у нее насморк. Или, например, можноуточнить, если понадобится, что в том мифическом пакете был не «Kitte-kat», аплотно запечатанный в фольгу «Whiskas»…

– На первый взгляд ерунда разная, – зачастила она, надеясь,что Людмилина соседка не заметит обмолвки, – но за все ведь деньги заплачены.Сами понимаете…

– А тебе чего досталось? – поинтересовалась соседка, суясвой довольно-таки длинный нос в пакет, который держала в руках Эмма.

Пакет был набит полиэтиленовыми мешочками, в которые Эмманапихала всякую ерунду, а поверх положила фирменную сумочку «Зеленой аптеки»,которая надежно маскировала «куклу».

– Не знаю, – чистоплотно сказала Эмма, убирая пакет заспину, подальше от чрезмерно любопытной особы, – мне было неловко по чужимвещам шарить.

– Да подумаешь, большое дело! – весело, по-свойскивоскликнула соседка. – Давай поглядим, что там у нее?

– Что вы, я не могу! – изобразила припадок честности Эмма. –А вдруг это и не Людмилины вещи?

– А с чего ты вообще взяла, что они Людмилины? Там визиткакакая-то была, что ли?

– Нет, мне кассирша из парикмахерской сказала, что этадевушка у них часто бывает, на маникюр и стрижку регулярно ходит, что ее зовутЛюдмила Дементьева и она вроде бы на Белинке живет, то ли в том доме, гдеаптека, то ли около него. Вот я и пришла наудачу ее искать, – выдала свою «легенду»Эмма.

– Вероятнее всего, и впрямь ошиблась она, твоя кассирша, –покачала головой соседка. – Чтобы Людка решилась свои кудри остричь? Ни в жистьне поверю. Кроме того, там ведь, в сумке, наверху, пакетик аптечный, да? АЛюдмилка-то отродясь ни по каким аптекам не хаживала. Она здоровая как лошадь,у нее днем и ночью то пьянки-гулянки, то кавалеры один другого кобелистее, а ейвсе нипочем. Ничего! – внезапно прокричала она, ни с того ни с сегоожесточившись и грозя пальцем куда-то в пространство. – Небось, когда мне былодвадцать пять, меня тоже никакая хвороба не брала, а сейчас что только непривязалось: и артрит, и артроз, и хондроз, и еще миллион алых роз!

Эмма не сдержалась – засмеялась и приготовилась былополовчее навести разговор на Людмилкиных кавалеров, оптом и в розницу, нототчас осеклась, потому что соседка всплеснула руками:

– Вон она! Вон она, Людмилка-то, плетется! – И вдруг заоралаво весь голос: – Людмилка! Слышь! Поди-ка сюда! Тут твое барахлишко принесли,кое ты в парикмахерской забыла!

«Чтоб у тебя язык отсох, старое помело!» – от всего сердцапожелала Эмма. Вот этого она и боялась больше всего: что чрезмерно услужливаятетка подставит ее. Она и подставила.