Великолепный любовник - Кристина Брук Страница 64

Джорджи отчаянно схватила Бэкенхема за руку, взглядом умоляя его не читать.

Не читать то, что она написала! То, что Пирс заставил ее написать!

Ни один человек не сможет остаться хладнокровным или игнорировать подобную записку, написанную его невестой другому мужчине.

Она обратилась к Пирсу:

– Надеюсь, вы не храните записку при себе…

В ее голосе слышалась неуверенность.

– Безусловно, она при нем, – сказал Бэкенхем. – Какой мужчина не стал бы ценить и беречь твою любовную записку, дорогая? Даже сочиненную под давлением обстоятельств.

С насмешкой в адрес Бэкенхема Пирс сунул руку в жилетку и вытащил довольно потрепанный на вид кусок бумаги.

Джорджи хотелось броситься на Пирса, расцарапать самодовольно улыбающуюся физиономию, вырвать у него из рук собственные фальшивые слова и бросить в огонь.

Воспользуется ли Бэкенхем возможностью уничтожить письмо? Она надеялась, что он сожжет его, даже не взглянув на содержимое.

Но нет. Взяв письмо он, опустив голову, вчитывался в строчки.

Она молча стояла рядом, чувствуя, как расстояние между ними увеличивается.

Время, пока Бэкенхем читал письмо, отсчитывалось минутами, даже секундами. Джорджи оно показалось вечностью. Сердце в груди разрывалось. Ладони стали влажными. Она чувствовала на себе острый как игла взгляд Пирса. Молчание Бэкенхема сдавливало ей горло.

Джорджи заметила тень на лице Пирса, отраженную в изгибе губ, особенный блеск его глаз. Она никогда не назвала бы это любовью. Джорджи отказывалась удостоить такого имени непонятное чувство в его душе. Но что-то тревожило Пирса, глубокое чувство, которое он к ней испытывал, наконец проливало свет на прошлое.

В одно мгновение все мысли и ощущения в ее голове сложились в одну картину. Джорджи не могла сейчас думать об этом.

Она осторожно следила за каждым движением Бэкенхема, читающего любовную записку невесты сопернику. Его лицо было каменным и не выдавало никаких эмоций.

Что он будет думать о ней? Она станет ему неприятной. Хуже того, возможно, Маркус поверит в правдивость письма.

Когда Пирс приказал написать записку, восемнадцатилетняя девочка даже близко не понимала ничего об описываемых ею вещах. Вдруг ее слова покажутся Маркусу слишком правильно подобранными, слишком подлинными?

Бэкенхем потер уголок губ рукой, и внезапно из его груди вырвался смешок. Затем еще один.

Джорджи подумала, что ослышалась. Но граф и впрямь веселился.

– Что в этом смешного? – не выдержала она.

– Вы величайший из любовников, – зачитал он из письма. – Твоя проза, моя сладкая Джорджи. Она бесценна.

Девушка покраснела, издав вздох облегчения, не способная обижаться сейчас на критику ее литературного стиля.

– Мне было всего восемнадцать лет. Я понятия не имела, о чем писала.

Веселье Бэкенхема стало последней каплей. Пирс повернулся спиной к ним, опираясь плечом о каминную полку.

Невероятно, но после всего, что произошло, Джорджи обнаружила, что в ее сердце осталась жалость по отношению к Пирсу. Жалость достаточно сильная, чтобы извиниться за роль, которую она сыграла. Девушка всегда думала, что он невосприимчив к душевным страданиям. Если бы она знала, что чувства этого человека были искренними, то никогда бы не стала так жестоко играть с ними.

Не зная, что сказать, Джорджи сделала робкое движение по направлению к Пирсу. Бэкенхем схватил ее за руку.

Джорджи посмотрела на него, он лишь покачал головой:

– Лучше оставить его одного.

Она увидела, что Бэкенхем все понял.

Как только они покинули особняк, Бэкенхем подхватил Джорджи на руки.

– О Маркус! – Ей хотелось рыдать от облегчения, смеяться от радости. Она готова была увлечь его на мягкий ковер из клевера, целовать без остановки, заняться с ним любовью со всей страстью и обожанием, что пылали в ее сердце.

В поцелуях выразилось все то, для чего не хватало слов, – как они боялись потерять друг друга и разлучиться навеки.

– Ты ведь понимаешь, мы не можем оставаться вместе сегодня ночью в Уинфорде наедине, без леди Арден, – прошептала Джорджи, осыпая его лицо и шею поцелуями.

Маркус застонал, когда она легонько укусила его за шею.

– Я переночую в гостинице.

– Разве это не будет выглядеть странно?

– У тебя есть идея лучше? – спросил он, поцеловав ее так, что нить разговора моментально прервалась.

Так, переговариваясь, обнявшись, через некоторое время пара спустилась к конюшне.

Джорджи посмотрела через плечо.

– До чего же неприятно думать о его присутствии в этом доме.

– К утру он наверняка уедет, – сказал Бэкенхем равнодушно. – Пирсу больше нечего здесь делать. – Поколебавшись мгновение, он спросил: – Одна вещь давно не дает мне покоя. Как негодяй заполучил твой локон?

Еще полгода назад Джорджи заподозрила бы в этом вопросе обвинение. Теперь она знала – Маркус доверял ей всецело. Это чувство тепло согревало ее сердце.

– Пирс признался мне еще тогда, на балу. Он подкупил моего парикмахера и завладел частью моих кудрей после стрижки. Можешь поверить?

– Да уж, хитрости ему не занимать, – покачал головой Бэкенхем.

– Еще одна причина желать, чтобы я была хозяйкой Кловерли-Мэнор, – вздохнула она. – Я бы не отказала себе в огромном удовольствии выселить Пирса.

– Что касается этого, – улыбнулся Бэкенхем, – ты никогда не угадаешь, кто посетил меня в Бате сегодня утром.

– Кто же?

– Молодой лорд Хардкасл, под руку с твоей сестрой.

– Не может быть.

Джорджи была так погружена в собственные переживания, что совсем забыла о таинственном джентльмене из переписки Лиззи с Вайолет.

Уголки губ Бэкенхема поползли вверх.

– Весьма серьезный молодой человек.

– Ни за что не поверю, – Джорджи приложила пальцы к виску. – Какой я была глупой! Хитрая маленькая бестия не выдала себя ни намеком…

– Подумать только, до чего скрытная особа, – заметил Бэкенхем с восхищением. – Нужно отдать ей должное. Она представила всю историю как план Хардкасла, но, конечно, я ее раскусил. Очевидно, вся идея – ее рук дело.

В памяти Джорджи всплыла фраза, брошенная Вайолет.

– Она сказала, что нашла способ для нас обоих получить желаемое. Что она имела в виду? О Маркус, скажи мне! Не томи меня в неведении. Она хочет выйти за него замуж. Но он ведь еще мальчишка!

– Я пытаюсь сказать, но должен признать, Джорджи, в твою речь невозможно вставить слово.