Любовная горячка - Карен Мари Монинг Страница 64

– Интересуешься мной, сучка? А я интересуюсь тобой. После того как ты ранила меня, я моментально заболел. Я не знал, что со мной такое. Я лежал в своем поместье отравленный и медленно понимал, что со мной сделало твое копье. Именно тогда я решил отомстить тебе и начал шпионить за тобой. Но поначалу я был слишком слаб, я мог лишь следить за тобой и строить планы. Однако жажда мести сделала меня сильнее. Жажда мести и мясо моих последователей. – Он рассмеялся. – Когда я лежал в своей комнате, воняя, как адская лужа, и разлагаясь, я вел с тобой воображаемые беседы, я вынашивал планы, касающиеся тебя. Но я вынужден был ждать. И во всех этих милых беседах перед смертью ты признавала мою власть. Хочешь узнать обо мне побольше? Скоро узнаешь. Скоро ты назовешь меня Гроссмейстером. Повелителем. – Прожевав очередную порцию мяса, вампир буркнул: – Именно он приучил меня к их мясу.

– Почему? Зачем? – Так, наконец-то я начала хоть что-то узнавать о своем главном противнике.

– Чтобы я смог их видеть.

– Кого «их»? Ты имеешь в виду Фейри? – удивленно спросила я.

Он кивнул.

– То есть ты хочешь сказать, что, если человек съест Невидимого, он приобретет способность видеть Фейри? Самый обычный человек? Или для этого обязательно нужно быть вампиром?

Мэллис пожал плечами.

– Я заставил двух моих охранников съесть мясо Невидимых. С ними это сработало.

Интересно, что он сделал с этими охранниками потом. Но я не спросила. Мэллис явно был не из тех, кто оставляет в живых любую конкурирующую с ним форму жизни, которая является для него потенциальной угрозой. Если Мэллис и вправду был вампиром, то я сильно сомневаюсь, что его «наставник» все еще жив.

– А почему Гроссмейстер хотел, чтобы ты мог их видеть?

– Чтобы привлечь меня на свою сторону. Ему нужны были мои деньги и связи. А мне нужна была его сила. И я собирался присвоить эту силу – всю, до конца, – но тут появилась ты. Я переманил множество его подручных на свою сторону. Они до сих пор служат мне. – Он откусил еще один кусок мяса и закрыл глаза. На несколько секунд его обезображенное лицо стало отсутствующим, выражая лишь физическое удовольствие. – Ты представить себе не можешь, на что это похоже, – сказал Мэллис, медленно пережевывая мясо и улыбаясь. Потом он открыл глаза, горящие ненавистью. – Или на что это было похоже до того, как ты ранила меня. Это был невероятнейший кайф. В меня вливалась вся мощь темных искусств, сила десяти человек, мои чувства усиливались, а смертельные раны залечивались так же быстро, как и были нанесены. Я становился Невидимым. А теперь в этом мясе нет никакого удовольствия. Оно делает меня сильнее, оно позволяет мне остаться в живых, если я ем его регулярно, – но не более того. И все это из-за тебя!

У Мэллиса имелась еще одна причина ненавидеть меня: я отняла у него любимейший наркотик. И вдобавок к этому я нанесла ему неизлечимую рану, которую не может исцелить – даже съеденное мясо Невидимых. Рану, которая медленно убивает его, по одной частичке Фейри за раз. Последний факт был мне не очень понятен.

– А то, что ты ешь их мясо, не превращает тебя самого в Фейри? Именно этим вы были заняты с Гроссмейстером? Жрали Фейри, чтобы самим стать Феями?

– В жопу Гроссмейстера! – взвизгнул вампир. – Теперь я для тебя Гроссмейстер!

– Он бросил тебя, не так ли? – предположила я. – Увидев, во что ты превратился, он оставил тебя умирать. Ты больше не отвечал его требованиям.

В воздухе звенела ярость. Вампир отвернулся и отрезал еще кусок мяса. Когда он пошевелился, полы его черного камзола распахнулись, и я заметила блеск чего-то золотого и серебряного, инкрустированного сапфирами и ониксами, на свисающей с его шеи цепи.

У Мэллиса был амулет! Это он был тем, кто опередил нас в ту ночь в уэльском поместье!

Но если у него был амулет, почему он не воспользовался его силой, чтобы исцелиться? Ответ вытекал из самой постановки вопроса: Бэрронс рассказывал мне, что Король Невидимых создал амулет для своей фаворитки, которая не была Фейри, и лишь выдающиеся люди могли пробудить силу этой реликвии. Мэллис же сказал, что отчасти состоит из плоти Фейри. Это означало, что либо та его часть, что относилась к Феям, не давала ему воспользоваться силой амулета, либо, несмотря на все его махинации со своим положением в обществе, Джон Джонстон-младший не являлся выдающимся человеком.

Возможно, таковой являлась я. И мне нужно было заполучить этот амулет.

За всеми этими предположениями следовала куда более мрачная мысль: именно Мэллис так зверски расправился с теми людьми. Как там выразился Бэрронс? Кто бы или что бы ни убило в ту ночь охранников и обслуживающий персонал, это или неуправляемый садист, или полный социопат, или убийства совершены в припадке невероятной ярости.

Итак, с кем же я имею дело? Мэллис сумасшедший или просто неуправляемый? И то и другое для меня плохо. Возможно, я смогу манипулировать вспыльчивым идиотом. Но я была не уверена, что выживу после того, как разозлю сумасшедшего.

Мэллис встал, обернулся, достал из складок своей одежды платок с изящной вышивкой и вытер подбородок. Потом улыбнулся, оскалив клыки.

– Как поживает твое запястье, сучка?

Вообще-то оно поживало не так уж и плохо, пока он снова его не сломал.

На некоторое время я оставлю вас наедине с вашим воображением.

Пусть временами вам могло показаться нечто иное, но моя история не о тьме. Она о свете. Как сказал Халил Джибран [9]«радость может наполнить нас лишь настолько, насколько нас ранило горе». Если вы никогда не ощущали горечи, сладость станет для вас всего лишь очередным вкусовым ощущением. Судя по всему, однажды мне предстоит испытать величайшее счастье.

Единственным ограничением для Мэллиса было то, что он не хотел моей смерти. Не сейчас. Он знал множество изощренных способов причинить боль без нанесения непосредственного, калечащего вреда телу. Он хотел, чтобы я предчувствовала все те ужасы, которые он придумал для меня, и хотел этого гораздо больше, чем, собственно, самих издевательств. Он хотел, чтобы я испытывала те же безнадежность и ужас, с которыми он жил в последнее время. В течение долгих недель, когда вампир отлеживался в своем поместье, пытаясь справиться с проникшим в тело ядом, он планировал мою смерть в мельчайших деталях и теперь не собирался торопиться, наслаждаясь каждым своим действием. Лишь после того, как он причинит мне максимум боли, не покалечив при этом, он собирался перейти к настоящим пыткам. За каждый кусочек, который поразила его болезнь, я, по словам Мэллиса, заплачу аналогичной частью тела. У него под рукой был доктор, который не даст мне умереть после его варварской хирургии.

К тому времени как мы оба умрем, я буду такой же сумасшедшей, как и он.

Сначала меня удерживали двое Невидимых. Потом Мэллис внезапно отослал их прочь, вошел в мою клетку и перешел к более близкому «общению». Казалось, он считал, что мы связаны какой-то очень крепкой, очень странной связью. Мучая меня, вампир ни на миг не прекращал говорить. И даже если его слова не доходили до моего замутненного болью сознания, они возвращались потом, когда я немного приходила в себя. Они всплывали на поверхность моего разума, и я понимала, что Мэллис действительно провел много времени, продумывая эти разговоры со мной. Его слова были хорошо отрепетированы, а время для них было подобрано так тщательно, что они всегда пугали и ранили с максимальным эффектом. Вампир Мэллис, с его особняком, словно срисованным с фильма о семейке Адамсов, с его одеждой в стиле стим-панк, с толпами почитателей-готов, молившихся на него, играл роль соблазнительной, острозубой смерти – он всегда был шоуменом. А я была его лебединой песней. Он стремился сделать свое последнее шоу самым лучшим. До того как он покончит со мной, сказал Мэллис, я стану верна ему, я буду искать его милости и умолять о ней, умолять его продолжить, даже если это уничтожит меня.