Дворцовые тайны - Кэролли Эриксон Страница 63

В то лето король пребывал в добром здравии и прекрасном настроении. Он забросил свою золоченую трость, ходил легкой походкой и часто покидал дворец в компании своих ближайших друзей в поисках развлечений. Анна оставалась на своей половине и была предоставлена самой себе. Даже любимица короля пухленькая Мэдж Шелтон не принимала участия в его буйных забавах. Каждый день Генрих выезжал на охоту и без устали, как молодой, скакал по лесам и полям, возвращаясь лишь к вечеру с добычей и неутоленной жаждой новых удовольствий.

Неделю за неделей король с небольшой свитой переезжал из замка в замок, пока Нед не пригласил его погостить в нашем поместье Вулфхолл. Здесь в парке и окружающих его лесах была прекрасная охота. Как-то вечером король воспользовался этим приглашением. Он прибыл к нам в обществе тех, кого знал с детства или приблизил во время своего правления. В большом зале Вулфхолла собрались Чарльз Брэндон, Томас Кромвель, мой брат Нед, Николас Кэрью ^[79], архиепископ Крэнмер ^[80], другие высшие церковные деятели и служители закона, — те, кто держал руку короля в деле об аннулировании брака и содействовал разрыву с Римом.

Король собрал их под кровлей Вулфхолла не только и не столько на дружеский пир, сколько для того, чтобы поставить перед лучшими умами королевства новую задачу — освободить его от уз брака с Анной. Поскольку Вулфхолл был не только домом Неда, но и моим домом, и король не раз заявлял о своем полном доверии и благорасположении ко мне, я оказалась в числе приглашенных, хоть держалась особняком и старалась не навязываться честной компании. Осмелюсь предположить, что окажись на моем месте Анна, она бы повела себя прямо противоположным образом.

В тот вечер с нами был даже могущественный Томас Говард, герцог Норфолк, хотя король никогда раньше не привечал его. Герцог постарался довести до сведения своего повелителя, что он считает Анну — а вместе с ней и прочих Болейнов, с которыми породнился через свой брак, — позором дома Говардов. Разлад в благородном семействе герцога и послужил, по словам Неда, причиной внезапного сближения Норфолка с королем.

На торжественном обеде вино лилось рекой, и король громогласно предлагал тост за тостом.

— За Кёрдельона! — воскликнул он, подняв чашу с вином в честь своего любимого скакуна, чудом избежавшего опустошительного мора. — И за будущие турниры!

Он осушил кубок, и присутствующие дружно последовали его примеру.

— Теперь, когда моя нога почти совсем зажила и окрепла… — начал он.

— У вас, Ваше Величество, нынче имеется не только пара крепких ног, но и еще кое-что крепкое в придачу, — раздался хмельной голос одного из гостей, потонувший в общем хохоте. — И пусть не клевещут некоторые на нашего повелителя!

Упреки Анны в отсутствии у короля мужской силы были слишком хорошо известны. Пирующие загорланили:

— Давайте спросим Мэдж! Где Мэдж? Она-то уж точно знает…

В зале прозвучали такие соленые шуточки, что я почла за благо глубже забиться в свой укромный уголок рядом с креслом короля. Ведь я оказалась единственной женщиной на этом сборище подвыпивших мужчин и оставалась среди них только потому, что таково было желание Генриха.

Я испугалась, что сейчас гости прикажут привести им доступных женщин и начнут предаваться всяческим непотребствам. Но тут король потребовал тишины, встал и похлопал себя по внутреннему карману расшитого камзола:

— Здесь у меня лежит рукопись. Я, господа, пишу трагедию, хотя никогда раньше этим не занимался. Пьеса называется «Иезавель» и посвящается моей дражайшей супруге. Той, что имеет сотню любовников.

Его слова были встречены громовым хохотом. Все последние месяцы Генрих как мог поносил Анну перед своими друзьями и советниками, и содержание пьесы никого не удивило.

— А теперь позвольте поделиться с вами хорошими вестями, — продолжал король. — Мой верный Кром, — он указал на своего полного, круглолицего лорд-канцлера, который радостно заулыбался, — решил меня порадовать! Вот его подарок!

Двойные двери распахнулись, и стражники втолкнули в зал маленького, коротко остриженного человечка. Руки и ноги у него были связаны, а во рту — кляп. Пленник пытался сопротивляться. Вся кровь от страха прилила к его голове, словно его вот-вот должен был хватить удар.

— Только посмотрите, кто нам попался! Француз! Лягушатник!

Гости радостно загалдели.

— И не просто француз, а повар, мастер французской кухни!

— Он — один из сотни любовников Иезавели? — спросил Чарльз Брэндон, которого король недавно поставил во главе всех дворцовых служб.

— Этот негодяй — повар моей жены. Она его выпросила у самого короля Франциска.

Генрих угрожающе нацелил палец на несчастного.

— Знаете, что он поведал Крому, когда его вздернули на дыбу и растянули так, что у него чуть руки-ноги не оторвались? — Король сделал паузу. — Он признался, что моя милая женушка заплатила ему за то, чтобы он влил некое итальянское снадобье в суп моего сына! А ведь это был яд такой силы, друзья мои, что от него в муках умерло трое нищих, которым этот супчик вынесли после того, как Генри от него отказался. Хорошо, что мой сын почувствовал горечь, а то он оказался бы первой жертвой. Ну что, господин повар, не желаете ли отведать вашего блюда?

Король взмахнул рукой, и по его знаку в зал внесли супницу, из которой шел пар. Генрих достал из кармана флягу и вылил ее содержимое в суп. У повара вынули изо рта кляп и поднесли к губам полную миску.

— Ешь! — прокричал король. — Приятного тебе аппетита, отравитель!

Несчастный забился в руках стражников, отчаянно вертя головой и крепко сжав зубы. Глаза его от ужаса чуть не выскочили из орбит. Я отвернулась, не в силах выносить подобного зрелища.