Счастье в награду - Кэтрин Стоун Страница 63

— Адам ничего не мог знать, Гален. Он просто был готов — вот и все. И когда позвонил, уже не имели значения ни твои слова, ни наши действия и поступки. Адам все равно убил бы, а вину взвалил бы на тебя. Словом, он позвонил. А я сбежал.

— Но ведь ты должен был уйти.

— Да. И мне необходимо было сосредоточиться на этом, чтобы не прозевать момент, когда Адам пустит в ход свой нож.

— И ты не пропустил его.

— Да. Но это далось нелегко. Я все время думал только о тебе. Тревожился о девочке, которую дразнили в классе пугалом и над которой издевались и Марк, и Адам, и даже Розалин Сент-Джон. Гален, я знал, что в твоей жизни была и любовь — благодаря Джулии, Винни и Энн. Я верил в твою любовь ко мне. Но боялся, что ты не поймешь моего желания быть с тобой близким до конца. И как только сомнение в искренности моего влечения к тебе победит, может рухнуть и вера во все остальное — в том числе и в мою любовь. Похоже, так оно и случилось после того, как я ушел.

— Я… — Гален растерянно опустила глаза и нахмурилась, разглядывая свою Барби.

— Об этом я тоже думал, — тихо произнес Лукас, прочитав ее мысли. — О твоих словах об обаянии этой неестественной пластиковой формы, о принятии ее за образец, женской фигуры. Но в конце концов понял, что ты сказала мне правду. Для тебя Барби — всего лишь подруга. А еще, наверное, символ любви. Если бы у твоей матери была не Барби, а какая-то другая кукла, ты выбрала бы себе такую же. И шила бы одежду для нее.

— И обо всех этих вещах ты думал, слушая Адама?

— Да. — Серые глаза снова сверкнули живым серебром. — И я клялся про себя, что, как только его схватят или убьют, брошу все на Питера Коллингса, а сам вернусь домой, к тебе. Питер заслужил все доставшиеся на его долю лавры. Он немало потрудился над этим делом, и я вполне мог доверить ему позвонить Джону.

— Джону?..

— С тем чтобы тот рассказал обо всем Фрэн.

Фрэн! Гален чуть не забыла о болезненной, хрупкой супруге Адама, которая была лучшей подругой Дженни. Конечно, как только Лукасу стало ясно, кто убийца, его встревожила судьба Фрэн. И он постарался оградить ее от самого страшного и передать правду о чудовищных злодеяниях ее мужа в наиболее мягкой форме. Но поручать это Джону, самому едва оправившемуся после смерти Марианны?..

— Джон… — прошептала Гален.

— Мы говорили с ним в понедельник, — пояснил Лукас. — Я сам ему позвонил. Это был обстоятельный разговор, и мы успели обсудить многие вещи, в том числе и представившуюся «Кей-Кор» возможность освещать это дело. Вряд ли Джон догадался об истинной причине моего звонка. Мне требовалось уточнить кое-какие детали насчет Адама. Однако во время нашей беседы я сделал для себя совершенно неожиданное открытие: Джон так переживает из-за Фрэн, так беспокоится из-за ее состояния и хочет ей помочь, что временами даже забывает о своем собственном горе. И тут мне стало ясно, что он все расскажет самым наилучшим образом. Джон не просто хочет сделать что-то для Фрэн — для него это крайне важно в память о Марианне.

— И ты сказал Джону про Адама?

— Нет. Я просто намекнул, что расследование близится к концу, и поскольку именно «Кей-Кор» освещает его в эфире, мне необходима возможность связаться с ним в любой момент. Как-то Адам сказал мне — наверняка не случайно, — что Джон после смерти Марианны взял в привычку то и дело пропадать по нескольку часов неизвестно где. Вот он и пообещал мне не выезжать далеко за пределы Манхэттена и постоянно держать при себе сотовый телефон.

— Выходит, Джон мог отправиться к Фрэн в любую минуту, как только поступит звонок от Питера Коллингса.

— Да. Но не желая беспокоиться о том, что вместо Джона первой к Фрэн может заявиться Розалин Сент-Джей, я выставил возле ее дома полицейский кордон и стал прослушивать телефон.

— Ты все предусмотрел.

— Нет, не все, — возразил Лукас. Ведь он не сумел предугадать появление Брэндона. Ему не сразу удалось отделаться от этой жестокой мысли, но синие глаза смотрели на негр с такой любовью, что Лукас не выдержал и улыбнулся: — Но по отношению к Фрэн я действительно сделал все возможное. И хорошо, что позаботился о ней заранее, потому как в ту ночь, когда мне полагалось следить за Адамом, ты не шла у меня из головы, кстати, если тебе не надоело, я мог бы поделиться еще кое-какими мыслями.

— Еще?

— Так, ерунда. Я подумал, что если девочкой тебя дразнили одноклассники в школе и Марк дома, ты могла, в конце концов, и правда перестать замечать, какая ты красивая. И сексуальная! — Лукас улыбнулся шире при виде ее прелестной, неотразимой, сердитой гримасы. — Придется нам проработать это упущение, Гален, прямо в постели. По-моему, вчера было положено неплохое начало. Ты хоть немного успела почувствовать, как сильно я тебя хочу?

— Ты правда считаешь меня… сексуальной?

— Гален, — его лукавая улыбка стала интимной, дразнящей, возбуждающей, — я успел в этом убедиться.

— И ты действительно меня хочешь?

— Да! До безумия. Как первобытный самец во время брачных игр. В тебе, Гален, все еще живут внутренние противоречия, посеянные не невинными куклами, а жестокими и несправедливыми людьми. Не желала бы ты с моей помощью изжить эти комплексы один за другим?

— Да… — выдохнула она. — Один за другим!

— Вот и отлично. — Его лицо снова стало серьезным. И от этого на нем еще яснее читалась разбуженная страсть. — Гален, я уже был на пути домой, когда почувствовал Брэндона. Мало того, я увидел, что он делает с тобой, еще до того, как попал в квартиру.

— Ох, Лукас, так ты все видел?

— Да. — «Я видел, как истекает кровью мой истерзанный снежный ангел!» Лукас сломя голову мчался по ледяным улицам, и его ни разу не занесло на поворотах. Холодный, равнодушный лед, не пожалевший в эту ночь жестокого убийцу, просто не посмел причинить вред человеку-айсбергу. — Я люблю тебя, Гален, и хочу. И даже если мы не смогли бы больше быть близки, я все равно остался бы с тобой на всю жизнь, чтобы любить тебя.

И тут наконец-то Лукас увидел, как засияла весна в этих невероятно синих, счастливых глазах. А Гален наконец-то узнала, какие глаза бывают у Лукаса, когда он говорит ей правду. Они сверкали, они блестели живым расплавленным серебром, в котором не было места теням прошлого и душевной боли.

— Но ведь мы можем быть близкими… — смущенно прошептала она.

— И еще как! — кивнул Лукас. — Конечно, можем!