Старая сказка - Кейт Форсайт Страница 63

Сибилла продавала то, что я переписывала, за большие деньги колдунам и философам по всей Европе, и рукописи контрабандой провозились в сундуках с двойным дном, набитых флаконами с розовой водой и нюхательной солью, кувшинчиками с белой свинцовой пудрой и уксусными примочками для лица, кремами для удаления лобковых волос и бровей на основе гашеной извести, золотыми круглыми футлярчиками с амброй и мускусом, губной помадой из киновари и кошенили — словом, всякими женскими штучками, рыться в которых не приходило в голову ни одному таможеннику.

После полудня я складывала в корзинку приворотные зелья и лечебные мази, яды и проклятия, и разносила их по всей Венеции. Клиентами Сибиллы были почти исключительно одни женщины — проститутки, желавшие отомстить сводникам, монахини, стремящиеся избавиться от втайне зачатых младенцев, молодые женщины, мающиеся от неразделенной любви, и тучные матроны, желающие отравить молодых и красивых любовниц своих мужей.

Вскоре я уже знала все закоулки Венеции, как свои пять пальцев: ее извилистые каналы и кривые мосты, потайные площади, круглые купола и остроконечные шпили, дворцы и ночлежки, монастыри и бордели. И повсюду меня сопровождал коренастый и угрюмый слуга Сибиллы по имени Серджио, потому что по улицам Венеции женщины не ходили в одиночку, даже шлюхи.

Проходя по каменным лабиринтам с корзинкой на руке, я внимательно смотрела на ноги попадавшихся мне навстречу мужчин, неизменно высматривая знакомую обувь. Я прислушивалась к сплетням, задавала вопросы и нанимала уличных мальчишек шпионить для меня, пока не выследила — одного за другим — всех мужчин, которые насиловали мою мать. Первыми я разыскала наших прежних слуг. Сделав их восковые фигурки, я нарядила их в платья, сшитые из клочков их старой одежды, заплатив за то, чтобы ее украли из их сундуков. Я не скупясь платила и за то, чтобы для меня воровали волосы, застрявшие в зубьях их щеток, или обрезки ногтей, собранных у них под кроватями. Я прикрепляла волоски к головам восковых кукол, ногти запихивала в их тела, а потом развлекалась по вечерам, втыкая булавки им в головы, ноги и особенно в самое уязвимое местечко — между ногами. А потом я держала фигурки над пламенем свечи, пока они не таяли, обретая уродливые формы и очертания, и тогда хоронила их в саду.

Покончив с нашими слугами, я принялась за лакеев Зусто да Гриттони. После того как все они умерли или сошли с ума, я начала искать остальных мужчин, тех самых, в солдатских башмаках и долгополой сутане священника, этих грязных бродяг с грязными пятками и пожелтевшими ногтями. Я использовала все черные заклинания, которые почерпнула из книг Сибиллы: выдергивала корень петрушки из земли, одновременно выкрикивая имя моего врага, зарывала разложившееся сердце крысы в их садах, подсыпала им в кушанья землю, собранную на могиле матери, — словом, экспериментировала, чтобы узнать, какое заклятие работает быстрее всего или производит наиболее разрушительное действие. Я наблюдала за своими врагами, наслаждаясь их мучениями, смакуя их душевный надлом и неизбежную смерть.

Пока они корчились в муках, я поправилась и похорошела, а мои волосы обрели огненно-рыжее сияние и сверкающей волной ниспадали до пояса. Я начала замечать взгляды, которыми провожали меня мужчины на улицах, а иногда кто-нибудь из молодых господ в полосатых панталонах и камзолах с разрезами на рукавах даже окликал меня, умоляя наградить улыбкой, поцелуем или жаркой ночью. Но я лишь решительно качала головой и спешила прочь, радуясь тому, что за моей спиной неизменно маячит угрюмая рослая фигура Серджио.

Однажды весной, когда мне должно было исполниться пятнадцать, я спускалась по ступеням роскошного особняка на Кампо Сан-Самуэле, и вдруг навстречу мне попался один из таких повес. Он был разряжен в бархат темно-синего и серебристо-розового оттенков, одна полосатая штанина его панталон играла розово-пурпурными тонами, а другая — розово-серыми. Гульфик на них встопорщился, разводя в стороны полы его дублета.

— Ах, какая красотка! — воскликнул он и остановился, завидев меня. — Я слегка проголодался. Дай-ка я попробую тебя на вкус.

С этими словами он прижал меня к стене, одной рукой тиская мои груди, а его язык завертелся у меня во рту, как у ребенка, вылизывающего миску с вареньем. Меня охватило невыразимое отвращение. Выхватив кинжал, я воткнула кончик ему в бок.

Изрыгая ругательства, он отпрянул и схватился за живот, с испугом глядя на свои окровавленные пальцы.

— Ты едва не зарезала меня, маленькая корова.

— Только дотронься до меня еще раз, и я прокляну твой член, так что он отвалится напрочь.

— Ты испортила мой дублет. Знаешь, сколько он стоит?

— А мне какое дело? — с угрожающим видом выставив перед собой кинжал, я осторожно попятилась от него прочь.

Когда я дошла до нижней ступеньки, он вдруг выкрикнул мне вслед:

— Ведьма!

Улыбаясь, я левой рукой сделала ему «рожки», направив на него указательный палец и мизинец. Он перепугался до смерти и поспешно схватился правой рукой за свое левое яичко. Я рассмеялась и отправилась туда, где меня поджидал Серджио. Он нахмурился, глядя на меня, а я подумала, уж не исцарапал ли мне лицо этот молодой повеса своей бородкой. Опустив взгляд, я заметила, что корсаж моего платья пребывает в беспорядке, и тайком поправила его.

Через несколько дней взрывами фейерверков начался карнавал. Пиршества, гуляния и торжества следовали одно за другим. Накинув на голову капюшон, чтобы спрятать от любопытных глаз свои огненно-рыжие волосы, и надев полумаску, я сопровождала Сибиллу, когда та бродила по переполненным улицам или разъезжала в гондоле по запруженным каналам, поверхность которых искрилась отражениями пылающих факелов и шутих, разбрасывающих вокруг розовые, оранжевые, пурпурные и серебристые искры. В воздухе висел едкий запах дыма, от чего у меня щипало ноздри. Жители и гости города преисполнились лихорадочной веселости, как будто Венеция во что бы то ни стало стремилась забыть унижения последних лет, когда мы лишились своих сухопутных доминионов на западе и торговых путей на востоке. Нашим дипломатам пришлось преклонить колени перед папой, покаяться в своих грехах и смириться с ритуальной поркой бичом. Но, по крайней мере, папа не стал заставлять их надеть на шею веревку с петлей, как грозился ранее.

Сибилла говорила мне, что после разрушительной войны в денежных сундуках венецианцев бренчат лишь жалкие гроши, словно медяки в кармане у нищего, но на каналах и campi [119]Ля-Серениссима [120]не было заметно и следов упадка. Всюду, куда ни глянь, развевались подбитые мехом шелка и атлас, виднелись украшенные вышивкой chopines на толстой, как Библия, подошве, трепетали бархатные накидки и сверкали драгоценности. Из каждого окна, освещенного тысячами больших белых свечей, лилась музыка и слитный гул голосов, а из темных переулков долетали звуки негромкого смеха да сдерживаемые отрывистые стоны наслаждения.