Женщины его жизни - Звева Казати Модиньяни Страница 63

Через несколько дней у Бруно закончатся занятия в школе. Она была твердо намерена вернуться с ним в Европу на летние каникулы и уже распланировала предстоящий маршрут во всех деталях: Лондон, Париж, Милан, Рим, Палермо. Она обновит свой гардероб, навестит старых друзей, вновь обнимет отца и наконец опять увидит Кало.

Воспоминание о Кало никогда не покидало ее, хотя все эти долгие годы она пыталась его заглушить, запереть в дальнем уголке сознания, оно продолжало упорно ее преследовать. Стоило ей взглянуть в лицо сыну, как вновь всплывали воспоминания об утрате, с которой душа так и не смогла примириться.

И наконец был тот чудесный вечер с Джорджем, закончившийся поцелуем, который вновь воскресил в ней желание жить. Аннализа не была влюблена в него, но этот эпизод растревожил все ее неутоленные желания, пробудил чувственность, которую самые благие намерения не в состоянии были заглушить.

С того памятного воскресенья она больше ни разу не была в Нейпа-Вэлли, в старом доме среди виноградников. Филип тогда уехал в Вашингтон, а из столицы отправился в Нью-Йорк. Он вернулся в Сосалито всего два дня назад. Джордж больше не показывался, и Аннализа была ему за это благодарна, понимая, что, если они встретятся вновь и он ее поцелует, дело может зайти слишком далеко.

Нет, она решительно не была влюблена в Джорджа, но чувственное влечение к нему после того единственного поцелуя стало неодолимым. Был 1951 год, она жила в Калифорнии, а не на застрявшей в средневековье Сицилии, и прекрасно знала, что многие ее американские подруги, ни секунды не раздумывая, последовали бы своему инстинкту. Рядом был Голливуд, великая фабрика целлулоидных грез, ходили слухи и сплетни, свидетельствовавшие о весьма растяжимой морали. Индустрия разводов в Неваде работала на полную мощность. На словах все выходило даже слишком просто.

Аннализа была воспитана в очень строгих итальянских, вернее даже сицилийских, традициях. Ей становилось не по себе, и она чувствовала себя задетой, когда слышала анекдот о сицилийских женщинах, которые все делают, не выходя из дому, даже для измены мужу у них есть три Д: деверь, дядюшка и двоюродный братец. Этот анекдот казался ей оскорбительным и неприличным. Трудный, непонятный даже для нее самой ребенок, воспоминание о трагической любви Кало и неудавшийся брак и без того делали ее жизнь нелегкой.

Она лениво поднялась, подошла к краю, вытянув перед собой руки, грациозно прыгнула в самую середину бассейна и ушла под воду, наслаждаясь ее прохладной лаской. Когда она вынырнула, запрокинув к небу голову с блестящими и гладкими от воды волосами, возле бассейна раздался телефонный звонок.

В четыре взмаха она достигла покрытой эмалью стальной лесенки, выбралась из воды и схватила трубку.

– Вас спрашивает мистер Джордж, – сообщил дворецкий.

– Соедините меня с ним, – ответила она, стараясь сохранить безразличный тон.

– Как дела? – голос Джорджа звучал волнующе, усиливая растущее в ней желание.

– Хорошо, а у тебя? – Ей хотелось отбросить условности и прямо сказать ему, как страстно она жаждет его видеть.

– Давненько мы не виделись, – весело заметил он.

– Ну, понимаешь, – принялась оправдываться Аннализа, – Филип только позавчера вернулся из Нью-Йорка.

Длинные мокрые волосы облепили ей плечи.

– Послушай, я во Фриско, остановился в «Шератоне». Почему бы тебе сюда не подъехать? Мы бы вместе пообедали, – продолжал он таким голосом, что она сразу же насторожилась.

– В чем дело, Джордж?

Высоко в небе пролетел самолет, вновь пробудив в ней стремление уехать.

– Филип вызвал меня к себе в контору, – он старался говорить как можно беззаботнее, но достиг обратного: слова прозвучали зловеще.

– Что ж тут такого особенного? – Приглашение «на ковер» к Филипу было частью повседневной жизни.

– Он спросил, какие намерения я имею по отношению к тебе, – объяснил Джордж.

– Вот как? Это меняет дело. – Она отпила глоток сока, чувствуя сухость во рту.

– Именно это я и хотел тебе сказать.

Повисла пауза.

– Ну что ж, вот ты и сказал, – усмехнулась она. Итак, Филип знал и целый месяц молчал. Как похоже на него!

– Не хочешь спросить, откуда он узнал о нас с тобой?

– Ну, хорошо. Так откуда же он узнал? – По плечам у нее катились с волос капли воды.

– Он вернулся в тот вечер, чтобы просить у тебя прощения. Мы как раз уехали верхом. Он все видел из окна кабинета. Напился вдрызг и на рассвете потихоньку уехал, пока мы все спали.

– И что ты ответил?

Солнце припекало ее загорелые плечи.

– Сказал, что нечего строить из себя пуританина. Объяснил, что это был невинный братский поцелуй, – его голос звучал ясно и спокойно.

– А это правда, Джордж? – От солнца, от океанского воздуха и запаха цветов у нее слегка кружилась голова.

– Нет, – честно признался он, – я люблю тебя.

– Опрометчивое заявление, – испуганно сказала Аннализа.

– Я люблю тебя и хочу тебя, – твердо повторил он.

– О, Джордж, ты же знаешь, что мы не можем себе этого позволить.

– Я хочу тебя, но не стану тебя домогаться. У тебя и без того проблем хватает.

– Я не приеду в «Шератон», – решила Аннализа.

– Что ж, ты права. – Он понимал, что ей принадлежит решающий голос.

– Лучше ты приезжай ко мне, Джордж, – предложила она. – Вместе пообедаем.

– Когда? – спросил он, задохнувшись от неожиданности.

– Прямо сейчас.

Она положила трубку и тут же снова сняла ее, чтобы вызвать дворецкого:

– Альберт, пусть приготовят обед на двоих. Приедет мой деверь, – повесив трубку, она села на траве и попыталась осмыслить новость, только что сообщенную Джорджем. Паники не было, она чувствовала себя очень спокойно и уверенно.

Итак, Филип знает. Он нарочно ускорил отъезд в Вашингтон и Нью-Йорк, чтобы иметь время все обдумать, а может быть, и разузнать, что будет происходить в его отсутствие. Уж конечно, он нанял детектива, чтобы следить за каждым ее шагом, а поскольку слежка ничего не дала, решил напрямую все выложить брату.

Аннализа спрашивала себя, знает ли он о Кало, и решила, что это маловероятно. Филип продолжал оставаться загадкой.

«Я его совсем не знаю, – растерянно говорила она себе. – Не знаю, ревнует он или нет. Не знаю даже, любит ли он меня. Единственное, в чем я уверена, так это в том, что он держит меня в плену, даже не спрашивая, не тяготит ли меня несвобода. Так он мстит за любовь, которой я не смогла ему дать. Но что еще хуже, он втянул моего сына в эту психологическую войну. Возможно, у него есть свои причины, чтобы до бесконечности продлевать эту ситуацию. Но и у меня их предостаточно, чтобы с ней покончить».