Сердцу не прикажешь - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 62

– Вот мама удивится, когда придет домой, да, Клеман? Хочешь поцеловать папочку?

Почувствовав едва ощутимое прикосновение маленьких детских губок и более ощутимое касание губ Веро, Александр пробормотал:

– Любимые мои дети…

Элен вошла в квартиру и вздохнула с облегчением. В последнее время необходимость выходить по делам и в магазин стала для нее тяжким бременем. Сначала ей показалось, что в доме совершенно тихо, и она подумала, что дети, должно быть, играют в гостиной. Потом из комнаты Александра донесся приглушенный гул голосов. Как будто с ними был кто-то взрослый… Молодая женщина вбежала в комнату и первое, что она увидела, – черные глаза своего мужа. Он впился взглядом в ее лицо – встревоженный, почти испуганный. Эти глаза… Сколько лет она их не видела! Ноги у нее задрожали, сумка упала на пол. По обе стороны от отца с торжествующим видом восседали Вероника и Клеман.

– Александр! – пробормотала Элен, прижимая руку к сердцу, словно это могло сдержать его бешеное биение. – Александр!

Справившись с волнением, Элен вызвала доктора, наблюдавшего ее мужа. Она даже не подумала расспросить дочку, как это произошло, – так была потрясена случившимся. Оказалось, что ухаживать за Александром в бессознательном состоянии для нее было гораздо проще, чем с ним заговорить, попытаться установить контакт. Между ними оставался этот невидимый барьер – минувшие годы и драмы, которых в жизни у каждого было с избытком. Еще ей предстояло рассказать Александру о трагической гибели Магали. Как он отреагирует? Он ведь наверняка любил эту женщину и теперь тревожится о ее судьбе…

Доктор нашел состояние больного удовлетворительным. Сделал новые назначения, дал советы по питанию и уходу, объяснил, как можно помочь больному наладить контакт со своими близкими, и удалился. После него явилась медсестра. И уже гораздо позже, когда уснули дети, Элен нашла в себе силы присесть возле постели мужа.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросила она тоном, в котором угадывались неловкость и в то же самое время искренняя забота. – Нам о многом надо поговорить! Но, если ты слишком устал, дай знак, и мы это отложим.

– Элен!

Это было первое слово, которое Александр произнес за весь вечер. Он выглядел растерянным, все время смотрел по сторонам.

– Ты в Ангулеме, в Шаранте. Я преподаю в местной музыкальной школе. Наша Веро так выросла, ты не находишь?

Он несколько раз моргнул, соглашаясь. В комнате надолго стало тихо. Элен включила свет и легла на диванчик, который купила специально для того, чтобы иметь возможность здесь спать. Какое-то время она прислушивалась к прерывистому дыханию больного, будучи уверенной, что он не спит. И вдруг, следуя внутреннему импульсу, она встала, ощупью добралась до кровати Александра, взяла его за руку. Несмотря на свою слабость, он обхватил ее запястье пальцами. Она прошептала:

– Спи, любовь моя! Спи спокойно!

Она осторожно устроилась рядом, прижалась головой к его плечу. Он чуть повернул голову, и его губы коснулись щеки молодой женщины. Так они и уснули – успокоенные тем, что снова вместе. То было краткое перемирие, потому что им предстояло столкновение с воспоминаниями и с будущим. Благословенная передышка перед возможной бурей…

– Магали умерла, да?

– Да, Александр. Но она совсем не мучилась, если это тебя утешит. Мне очень жаль…

Прошло две недели. Александр нормально ел, и последнюю неделю ему не ставили капельниц. Поразительно, но уже на следующий день после пробуждения больной мог совершенно нормально разговаривать, и сознание в полной мере к нему вернулось. Но задавать вопросы он не спешил, довольствуясь банальной болтовней с детьми. С Элен они разговаривали только на бытовые темы: о том, что приготовить на ужин, о погоде. Этот период недомолвок дал возможность обоим привыкнуть к совместному существованию. Они вместе смотрели телевизор, вместе слушали музыку…

Однако этому времени покоя должен был рано или поздно прийти конец. Александр с первого дня догадывался, какой услышит ответ, но все-таки спросил у Элен о Магали. За этим вопросом последовало еще множество:

– Как ты узнала про аварию?

– К нам приехали жандармы. Они разыскали нас по документам.

– А что было у Клемана?

– Незначительный перелом левого предплечья, ушиб головы, но без последствий. У него ведь есть дедушка и бабушка по материнской линии. Я дала свой адрес отцу Магали, но он сразу показался мне странным – даже не спросил, может ли повидать мальчика… Это он занимался ее похоронами.

– А больше у нее никого и нет…

Александр закрыл глаза. Казалось, его терзает жестокая боль. Элен восприняла это как выражение глубокого горя. Стараясь не выдать своей ревности, она спросила:

– Ты так сильно ее любил?

– Магали? Нет, Элен, я ее не любил! – ответил он твердо. – Это муки раскаяния. Я проклят! Проклят! Из-за меня человек лишился жизни!

– Не говори так! Я понимаю, ты чувствуешь себя ответственным за ту аварию, но в наши дни столько людей гибнет на дорогах! Ты наверняка был утомлен, и…

– Нет, я не был утомлен, я был зол! Я проявил преступную халатность! Магали была славной девушкой, но меня многое в ней раздражало. Вот и в то утро ее сюсюканье меня злило, потому что я думал о тебе… Как всегда!

Элен побледнела, внутри у нее все сжалось. И все же она не осмелилась прервать поток откровений Александра.

– Да, я думал о тебе и о Веро! По радио передавали симфонию Бетховена, которую ты играла когда-то, еще в Вендури. Я чувствовал себя чужим в этой жизни, которую презирал. Клеман спал на заднем сиденье. Магали подтрунивала надо мной, называла глупыми уменьшительными словечками, потому что знала: я этого терпеть не могу. На какую-то секунду я отвлекся – и поперек дороги уже этот громадный грузовик! Удар, наверное, был страшной силы…

– Твой сын остался жив и цел, это просто чудо!

– Мой сын! Сын проклятого священника и его любовницы! Знаешь, Элен, пока мы были в разлуке, я много думал. И слова епископа преследовали меня все эти годы – изо дня в день, месяц за месяцем! Да что там, каждый час моей жизни! Он ведь предостерегал меня, ты помнишь?

– Я помню, – едва слышно проговорила молодая женщина.

– Но я не послушался, я был ослеплен страстью, которую к тебе испытывал. И дорого заплатил за свое отступничество. С тобой я могу говорить откровенно, Элен… Думаю, я не создан для мирской жизни. И если бы все можно было переиграть…

Александр упал на подушку, и лицо его было искажено страданием. Элен же не могла ни шевельнуть рукой, ни вымолвить хотя бы слово. Может, он не так уж и заблуждается?

– Когда я вспоминаю, как жил после того, как отказался от сана, – продолжал Александр, – я вижу только длинную череду ошибок, неисполненных обязательств и дурных поступков. Смерть нашего первого ребенка, наши с тобой ссоры, измены… Твоя боль и моя… Те годы в Ульгате, когда мы старались сохранить семью, а она рассыпалась… хотя, конечно, у нас есть Веро – роза, расцветшая посреди хаоса!