Тайна переписки - Валентин Маслюков Страница 62

Преследователи как будто отстали, больше не попадались Люде на глаза ни Трескин, ни Саша. Покидая после рабочего дня институт, она внутренне сжималась, ожидая встречи, — и обманывалась. Сомневаться, что Трескин появится, не приходилось — он по-прежнему складывал букеты к порогу квартиры на Некрасова, откуда сбежала Люда. Появится ли Саша, Люда не знала и, скорее всего, не хотела этого знать. Если бы можно было найти независимый и точный способ исследовать затаенные желания, то и тогда, вероятно, ничего другого обнаружить не удалось бы: не хотела. Помогла ли ей Майкина подушка или что другое, только душевное равновесие к ней вернулось. Безрадостное душевное равновесие, когда ничего в особенности не болит и ничего в особенности не радует. Но даже и это, тоскливое, спокойствие казалось ей после пережитого отдыхом.

У Майки она обжилась. Отношения с Майкой вступили в период полного и трогательного согласия. Николай Михайлович перестал надевать пиджак и вообще как-либо замечать Люду — это можно было считать признанием, он больше не отличал Люду от Майки и, нельзя исключить, даже от Алешки. Алешка перестал хихикать. Не смея притязать на особое, отдельное внимание к себе, он смиренно подсаживался и слушал, как Люда говорит с сестрой — от начала и до конца. Роль которого (конца) в силу необходимости неизменно брала на себя Майка: рано или поздно она выталкивала Алешку за дверь. И Люда начинала понемногу завоевывать доверие Екатерины Васильевны. Сначала Люда добилась права вымыть посуду, затем была допущена к резке овощей, а потом и к другим сложным операциям.

Однако в пятницу все рухнуло.

Люда с Майкой пробежались по магазинам и заявились домой поздно. Пока они переобувались, в прихожую вышла Екатерина Васильевна. Она как будто имела что-то сказать. И хотя прежде Люда нередко ошибалась, полагая, что улавливает такое намерение, на этот раз выражение растревоженности в лице Екатерины Васильевны действительно предвещало содержательную и актуальную речь.

— Приятный такой молодой человек. От фирмы. Вежливый… — заговорила она и, испугавшись сказанного, запнулась.

Люда осознала смутивший ее еще на пороге аромат духов… или хорошего мыла… слишком резкий, не то парфюмерный, не то медицинский запах, тот настоявшийся спертый дух, который встречал ее у порога квартиры на Некрасова. Это были розы.

На столе в гостиной одуряющих размеров букет. Плотно упакованный куст в пластмассовой корзине. Куст этот, свежая листва и бутоны, впитал силу полуденного солнца, которая расточала теперь себя дурманящим эфирным духом — нестерпимым в полутемной квартире.

— Это же Трескин! Мама, как ты могла?! — начала заводиться Майка и осеклась, взглянув на Люду. — Ты вся… кипишь, — растерянно произнесла она.

Щеки Люды приподнимались, как подходящее тесто.

— Не бойтесь, — проговорила она дрожащим голосом, — это у меня уже было. Это пройдет. Это… наверное, розы. Да, это розы. Аллергия такая.

Однако она стояла в растерянности, не зная, что предпринять и куда кинуться. Они тоже этого не знали и глядели с испугом.

— Да, — беспомощно сказала Люда, — лучше их вынести. Убрать. Совсем.

Через мгновение неведомо откуда взявшийся Алеша выволок корзину на балкон, и донесся приглушенный, смазанный звук — просвистев в воздухе, розы плюхнулись наземь.

«Скорая помощь» приехала минут через двадцать.

— Все болезни от нервов, — обозначив улыбку, сказал врач, уверенный в себе плотный мужчина лет тридцати. Врач третировал болезнь, как и саму Люду, с заметным оттенком пренебрежения.

— Выбросьте все из головы, — сказал он, уже выписывая рецепт. И на вопросительный Людин взгляд пояснил: — Вот это все: страдания ваши. Как правило, крапивница проявляется на фоне эмоционального напряжения. Это вас любовью, как потом, прошибло, — то ли пошутил, то ли всерьез сказал он. — Ну а непосредственно, что вызывает? Все, что угодно: ветер, холодная вода, свет. Розы? Гм… Пусть будут розы. Можно и розы. Если розы — не подходите к розам. А главное, выбросить все из головы! Поверьте женатому человеку, они все того не стоят.

— Кто? — коротко спросила Люда. Из-за своего безобразного лица она стеснялась разговаривать.

— Ну эти, ваши… — небрежно махнул он. — Любовь из головы выбросить — и все будет в порядке. Больше спите, гуляйте с собачкой. Это полезнее.

Лекарство, которое он ей выписал, было димедрол — снотворное.

Люде захотелось домой. Через час припухлость сошла на нет, Люда стала собираться и несмотря на уговоры решилась ехать.

От троллейбусной остановки мимо развороченного строительного котлована, где за неделю мало что изменилось, Люда прошла вглубь квартала. Между домами легла тень, но сумерки по-настоящему еще не наступили.